Петр Великий – патриот и реформатор

[8] Меку И. (Mecou I. 1771–1837) по оригиналу Беннера Ж.А. (Benner J.H. 1776–1836)

Портрет императора Петра I. 1820

Бумага, гравюра пунктиром, резцом

И.: 18 × 14,5; д.: 29,9 × 22,1; л.: 42,4 × 28,8 см

[9] Борель П.Ф. (1829–1898)

Портрет императора Петра I. 1840-1860

Литография Прохорова.

Бумага, литография

И.: 17,2 × 12,2; л.: 23,6 × 15,3;

[10] Л’Армессин Н. (l’Armessin, N. de III или IV) по оригиналу Мартена Мл. (Martin, P. 1663–1742)

Изображение Полтавской баталии.

Оттиск XIX в.

Бумага, гравюра резцом, офортом, акварель И.: 47 × 72,5; л.: 52,6 × 72,6 см

[11] Зубов А.Ф. (1682/83-1751)

Битва при Гангуте [при урочище Рилакс] 25 июля 1714.

Оттиск 1980-х годов

Бумага, гравюра офортом

И.: 48,3 × 66,8; д.: 51,2 × 67,6; л.: 71,9 × 93,5 см

[12] Тимм В.Ф. (1820–1895) по оригиналу Шарлеманя А.И. (1826–1901)

Петр Великий возвещает в Санкт-Петербурге народу о заключении мира с Швецией, день 4 сентября 1721 года. 1860

Издание Тимма В.Ф. (1820–1895)

Бумага, литография

И.: 27,5 × 34,3; л.: 31,5 × 39,3 см

[13] Михельс Ж.-Б. (Michiels, J.-B., 1821–1890) по оригиналу Вапперса Г. (Wappers G. 1803–1874)

Петр Великий в Заандаме. 1858

Бумага, гравюра на стали

И.: 26,6 × 35,4; д.: 40,7 × 44,8; л.: 48,6 × 52,3 см

[14] Неизвестный гравер

История Петра Великого: Петр I усмиряет раскольников. 1800-1850

Бумага, гравюра резцом, пунктиром, акварель

И.: 34,4 × 49,9; л.: 41,8 × 52,7 см

[15] Неизвестный гравер

Петр Великий берет от князя Меньшикова Екатерину. 1830-1850

Бумага, гравюра пунктиром, акварель

И.: 23,5 × 31,5; л.: 30,7 × 35,6 см

I. Историческая роль Петра Великого

Никто из смертных не может избежать своей судьбы. Каков бы ни был он, сильный или слабый, внимательный или безмозглый, каждый из нас продвигается вперед по определенной тропе, и хотя ему кажется, что он сам ее себе выбирает, на самом деле главную роль в этом деле играет не его воля, но его бессознательные реакции на их, по-видимому, случайные обстоятельства, в которые его поставило Провидение. Он может использовать их или же в некоторой мере может ослабить их последствия, если сочтет таковые для себя невыгодными. Большинство только приспособляется к ним, не стараясь их менять, ибо у рода людского преобладает то стремление, которое сопряжено с наименьшим усилием.

Однако, если таково общее правило, оно не чуждо исключений всякого рода и порядка. Хотя многие довольствуются тем, что само идет им навстречу, не умея искать ничего другого, подчас рождаются существа иного склада: они не довольствуются столь посредственным уделом и нарочно отходят от той колеи, которая, казалось, должна была направить их земное поприще. Они ломают поставленные вокруг преграды, стараясь воплотить заложенный в них и только им понятный идеал. Для него они готовы пожертвовать всем. Ничто другое постороннее им не ценно. Их жизнь становится импровизацией, не связанной с тем, что обещала осуществить их наследственность, и они ставят ни во что те блага, коих ищут другие: личное благополучие, популярность, подчас даже доброе имя, традиции предков, обогащение родственников, словом, все, о чем хлопочут тысячи окружавших нас людей. Для них это не жертва, не ущерб, с которым надо мириться. Такого рода заботам попросту места нет в том нравственном горении, которое зажгла в этих людях их собственная искра. Соображения, чуждые их видению, им не интересны, и нельзя мерить их деятельность общепринятым мерилом, определенным по чуждым им началам.

Но то, что для них основная истина, часто кажется их современникам лишь причудой, обреченной на неуспех, и подвиг их бывает подчас оценен лишь позднее, когда новое поколение успело пожать плоды их усилий. Тогда только человечество видит, что эти безумцы направили хромые шаги цивилизации к новым, еще неведомым областям. Когда же рок вручил такому идеалисту судьбу целого народа, как это случилось с Петром Великим, его труды порождают мировой переворот.

На самом деле среди этих пионеров мышления царь Петр заслуживает внимания истории как выдающийся пример, ибо исполинская работа, им выполненная, была вдохновлена одной только двигательной силой – его патриотизмом. Этот несокрушимый патриотизм, толкавший его днем и ночью трудиться без устали, дабы приобщить его отечество к тому, что принято называть благами европейской культуры, был не только основой его ежедневных хлопот, но, скорее, категорическим и даже тираничным императивом, которому он все принес в жертву, и в первую очередь свое личное благополучие.