Петр Великий. Прощание с Московией

В этот-то просвещенный мир XVII века со всем его блеском и мощью и со всеми его невзгодами и попадали немногие оказывавшиеся за границей русские, которые жмурили глаза, как подземные обитатели, извлеченные на свет. Почти все, что они видели, вызывало у них недоверие или неодобрение. Иностранцы, разумеется, слыли еретиками, общаясь с которыми недолго и опоганиться, так что весь процесс поддержания международных отношений рассматривался в лучшем случае как неизбежное зло. Русское правительство всегда неохотно принимало в Москве постоянные иностранные представительства. Как объяснял один из виднейших сановников царя Алексея, такие посольства «принесли бы один вред Московскому государству и поссорили бы его с другим странами». С тем же высокомерным недоверием смотрели российские власти и на собственные посольства за рубежом. Русские послы ехали на Запад, только если к тому вынуждали чрезвычайные обстоятельства. Но и тогда послы эти обычно не имели никакого представления о чужих странах, мало что знали о европейской политике и культуре, говорили только по-русски. Болезненно сознавая собственные недостатки, они тешили свое самолюбие, придирчиво следя за соблюдением протокола, правильностью титулования и обращений. Они добивались разрешения передать послания своего повелителя только в собственные руки иноземного монарха. Мало того, они настаивали, чтобы во время аудиенции упомянутый монарх официально осведомился о здоровье царя и при этом встал бы и обнажил голову. Стоит ли говорить, что подобная церемония не слишком вдохновляла Людовика XIV, да и менее значительных европейских правителей. Когда обиженные хозяева предлагали русским послам придерживаться западных обычаев, те с каменным видом отвечали: «Нам другие не указ».

Помимо того, что русские послы отличались невежеством и заносчивостью, их собственная свобода действий была сурово ограничена. В ходе переговоров они не могли взять на себя никакого решения, если оно не было заранее предусмотрено и санкционировано в полученных ими инструкциях. Любая неожиданность, даже самая незначительная, требовала согласования с Москвой, на что уходили недели проволочек в ожидании гонцов. Так что перспектива появления русской миссии не вызывала восторга при европейских дворах, а иностранные вельможи, приставленные к московским гостям, считали, что им сильно не повезло.

В связи с этим вспоминается один дипломатический казус, случившийся в 1687 году, когда правительница Софья отправила посольство с князем Яковом Долгоруким в Голландию, Францию и Испанию. В Голландии их приняли хорошо, но во Франции все пошло вкривь и вкось. Курьер, посланный в Париж известить об их прибытии, не пожелал передать это известие никому, кроме самого короля. Поскольку ни министру иностранных дел и никому другому не под силу оказалось одолеть стремление несгибаемого россиянина к цели, то пришлось вернуть его назад вместе с письмом, которого в Париже так никто и не вскрыл и не прочел. Тем не менее посольство проследовало по Голландии во Францию. На французской границе в Дюнкерке таможенники опечатали весь багаж посольства и объяснили, что его вскроют и досмотрят более квалифицированные чиновники, как только он попадет в Париж. Русские пообещали не трогать таможенных печатей, но, добравшись до парижского предместья Сен-Дени, тут же распечатали и открыли сундуки и раскинули их содержимое – главным образом драгоценные русские меха – на столах для продажи. Налетели французские торговцы и мигом все расхватали. Позже шокированные придворные чины презрительно фыркали, что русские «забыли о достоинстве послов; они ведут себя как лотошники, заботясь не о чести своего повелителя, а о собственной выгоде и наживе»[55].