На верхушку российского общества Петр наложил новые повинности и оскорбил старые предрассудки. Но он не обошел и низшие слои населения. Подневольный крестьянин, оторванный от своей деревни и семьи, для отбытия срока военной службы или для страдания, слишком часто ведущего к смерти в болотах Санкт-Петербурга, в определенном смысле уравнивался с землевладельцем, принуждаемым к постоянной государственной службе и таким образом вынужденным позволить своим поместьям приходить в упадок ввиду отсутствия личного контроля, причем зачастую родственники в течение нескольких лет ничего о нем не знали. Глубоко укоренившаяся враждебность обычного русского ко всем иноземным новинкам нашла некоторое отражение в негодовании, с которым члены знатных московских семей наблюдали, как царь раздавал важные посты иностранцам или русским скромного рождения. Классовые и персональные негодования такого рода нашли в некоторой степени своего лидера, или скорее символ, в шурине Петра, А. Ф. Лопухине, которому в 1718 году суждено было заплатить за эту опасную известность своей жизнью. Но знати и дворянства, групп с давней традицией государственной службы, которую царь просто формализовал и усилил, приходилось бояться намного меньше, чем доведенных до бешенства и отчаяния крестьян. Свидетельств серьезного аристократического сопротивления реформам Петра фактически очень немного. Беспрецедентное решение в 1696 году посылать молодую знать и дворянство за границу для военно-морского обучения пробудило всего лишь ворчание и неэффективные жалобы, и хотя члены двух важных семей, Соковниных и Пушкиных, были вовлечены в секретный заговор 1697 года, это отразило скорее их личные чувства, чем какое-либо общее отношение российской знати. Хотя новшества Петра могли иногда оскорблять чувствительность правящего класса, они также открыли как никогда ранее широчайшие возможности для его способных молодых членов. В увеличенной и модернизированной армии, в новом флоте, в дипломатии, в расширенной и по крайней мере до некоторой степени рационализированной административной машине молодые люди могли теперь делать карьеру в беспрецедентных масштабах. Кроме того, более предусмотрительные и одаренные воображением могли также гордиться фактом, что они помогали вводить Россию в Европу и современный мир, развивать ее ресурсы и делать ее впервые великой державой на арене международной политики. Гордые сознанием этого, вместе с почти религиозным почитанием императора, который вел и часто вдохновлял их, собирались они для того, чтобы свидетельство их чувств не погибло.
Консерватизм официальной православной традиции был более труднопреодолимым препятствием, чем выходки знати и дворянства, от которых Петр постоянно страдал. В 1700 году он попытался ослабить оппозицию такого рода своим отказом назначить нового патриарха; но пришлось ждать почти два десятилетия, пока он не нашел в Прокоповиче ведущее духовное лицо по своему собственному сердцу и желанию, способное эффективно помогать в преобразовании церкви в агента правительства. Когда возможности Петра довести до конца свои устремления и его готовность к полному разрыву с традиционной косностью стали очевидными, тогда в 1690-х годах и в первые годы борьбы со Швецией тревоги клерикалов и их оппозиция выросли безмерно. Арест и изгнание в 1696 году монаха Авраама уже упоминались. Четырьмя годами позже переписчик книг Григорий Талицкий распространял утверждения, что Петр был Антихристом, — утверждения, которые, что примечательно, были благосклонно поддержаны тамбовским архиереем, рядом священников и монахов и по крайней мере одним высокопоставленным аристократом, князем И. И. Хованским. Кроме того, опасения и подозрения, которые Авраам, Талицкий и другие выражали вслух, были широко распространены и среди большинства населения. Чтобы бороться с ними, Стефан Яворский, в течение нескольких лет бывший главным подчиненным Петра по делам церкви, написал свою книгу «Признаки явления Антихриста и конца света», но он был очень далек от того, чтобы, как Прокопович, быть искренним приверженцем реформ.