Петрашевцы

Теория и практика революционного движения после декабристского поражения оказались в кризисном состоянии. С одной стороны, глубокие пушкинские мысли о провале любых политических начинаний без опоры на народное мнение («Борис Годунов») и, с другой — об ограниченности «бессмысленного и беспощадного» крестьянского бунта («Капитанская дочка») не были индивидуальной догадкой гениального человека — они носились в воздухе: к ним уже подходили декабристы, позднее об этом думали и писали Белинский и Герцен. Однако никто еще не знал, как соединить эти трагически расходившиеся группы (инициаторов борьбы и народ), как создать целостную идеологию, куда вошли бы и стратегия и тактика социально-политического движения.

При таком мировоззренческом кризисе, усиленном к тому же общественно-политическим застоем в стране (особенно сказавшимся во второй половине 30-х— начале 40-х годов), создавалась наиболее благоприятная почва для распространения утопий, т. е. теорий, конструирующих идеальный общественно-политический строй (или какие-либо его частные сферы: экономическую, техническую, воспитательную и т. п.) не на основе научного изучения реальных возможностей развития, а по принципу долженствования: какой, с точки зрения автора, должна быть идеальная система. Существует много классификаций утопий[28]: ретроспективные и футурологические, утопии бегства и утопии реконструкции, позитивные системы и, в противовес им, антиутопии (утопии-предостережения, изображающие не идеальное общество, а, наоборот — антиидеальное, ужасное: такая утопия действует, по мнению их авторов, от противного, предостерегая от ошибочных социально-политических путей).

Утопии и антиутопии создавались и прогрессивными деятелями, и реакционерами (антиутопии — чаще всего последними, но не обязательно ими); были в истории культуры периоды, когда в определенном регионе утопии разных направлений распространялись необычайно широко и разнообразно.

Нет единой точки зрения на причины такой интенсификации. Немецкий философ Людвиг Штейн в труде «Социальный вопрос с философской точки зрения» (1897; русский перевод — М., 1899) считал, что утопии возникают в кризисные периоды, когда в обществе созревают новые отношениях поэтому утопии оказываются как бы первыми вестниками новых явлений, переворотов или реформ в социально-политической, религиозной, экономической и т. п. областях. Следует, однако, уточнить: не столько в моменты кризисов, сколько в преддверии их. Ведь непосредственно в переломные периоды, в эпохи сдвигов и реформ мыслителям и деятелям представляются широкие возможности участвовать в перестройке реальной жизни, и они вместе со своим обществом не нуждаются в утопиях, да им просто и некогда этим заниматься. Утопии же не менее (если не более) часто возникают в консервативные периоды жизни общества, в обстановке социально-политической стагнации, окостенения, когда старый мир начинает гнить и давать трещины, но еще не видны реальные пути переустройства этого мира; известно также немало случаев, когда авторы создавали свои утопии, находясь в тюремном заключении, т. е. тоже оказывались в это время лишенными непосредственной общественной деятельности. Вспомним суждение В. И. Ленина в статье «Две утопии» (1912): «Чем меньше свободы в стране, чем скуднее проявления открытой борьбы классов, чем ниже уровень просвещения масс, — тем легче возникают обыкновенно политические утопии и тем дольше они держатся»[29]. В обездоленной России издавна поэтому создавались и бытовали разного рода утопии. В XVII–XVIII вв. широко распространялись народные утопические легенды[30]. К XVIII в. относится появление первых утопий, созданных писателями и учеными: «Путешествие в землю Офирскую» кн. М. М. Щербатова (середина 1780-х гг.), глава «Хотилов» в «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева (1790) и др. Возникали утопии и в начале XIX в., главным образом в декабристских и в околодекабристских кругах: «Сон» А. Д. Улыбышева (1819), «Европейские письма» (1820) и «Земля безглавцев» (1824) В. К. Кюхельбекера (вторая повесть его — антиутопия), «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в двадцать девятом веке» Ф. В. Булгарина (1824). М. П. Алексеев убедительно доказал, что в атмосфере общения с русскими писателями А. Мицкевич также начал писать свою утопическую повесть[31].