Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник)

…Он рассчитал все; маршрут малыша от Журавлевых к Григорьевым проследил; его самого, Кротова, малыш, конечно же, не помнил, поэтому в такси прыгнул, словно козлик – веселый, ручкой махал провожавшим; второй мужик, что вышел на улицу с Григорьевыми и здоровенной бабой, помог устранить неполадку; Кротов нарочно свечу подвывернул, мотор не заводился, мужик сообразил, подтянул; поехали на тот именно рейс, который закомпостировал Минчакову мужик с жалостливым голосом, Журавлев, у которого жена Диана; его Анна довела до кассы, стояла за ним в очереди, все видела и слышала; когда тронулись – Минчаков сказал, чтоб шеф завез его на Пролетарскую («к Журавлевым», понял Кротов), взял с собою портфель, махнул наверх, пробыл там минут двадцать; свет в окнах журавлевской квартиры так и не зажигали; вернулся с портфелем и чемоданчиком, шальной какой-то вернулся, на губах улыбка замерла, сказал, мол, посылку передали, и запел вдруг, безголосо запел, так от счастья поют… При выезде из города Кротов спросил:

– Возьмем попутчицу?

Анна стояла на обочине с чемоданом и вещмешком, руку тянула, пританцовывая, мол, опаздываю на самолет.

– Чего ж не взять, возьмем, – согласился Минчаков.

Анна села сзади, Кротов рванул с места, снова мысль засверлила: «Может, не надо, к черту», – но он заставил себя медленно считать метры: на цифре «сто» Анна должна была ударить малыша топориком по темени; как раз на «сотне» есть хороший съезд с шоссе на проселок, все рассчитано…

Все, да не все. Деньги у малыша были, остались две тысячи, аккредитивов на пятнадцать тысяч, а самородка не было, как ни искали.

Разрубил малыша быстро, сунул в мешок, мешок – в багажник; голову – в резиновый мешок, туда Анна заблаговременно положила камни, бросили в реку; съехали на третий проселок, мешок закидали снегом, валил крупный, мокрый, третий день валил; чуть поодаль снегом же закидали морскую офицерскую шинель – для ложного следа, пусть морячка ищут…

Вернулись в город; Кротов заехал к себе, вернулся быстро, Анну высадил возле ее дома, сказал, чтоб потихоньку собиралась; подъехал к дому Журавлевых, в подъезде надел демисезонное пальто, каракулевую шапку, приклеил усы, купленные Анной в магазине «Актер», когда летали в Ригу с пересадкой в Москве, позвонил в дверь; открыла женщина – высокая, красивая, ее он не видел, она из дома не выходила, пока Минчаков был у них, такая же высокая, как та баба, которая его на проходной целовала, только эта стройная, а та как бочка.

– Вы меня извините, – сказал Кротов, – я от Миши Минчакова… Он не решился сам… Рейс снова отложили… Словом, вы понимаете, он спьяну сделал вам подарок, который не имел права делать… Это полагается сдавать государству…

– А… вы… кто?

– Я директор его прииска, Караваев; Антон Иванович, он, видимо, говорил вам…

– Ничего он мне не говорил! Рома! – закричала вдруг женщина. – Выйди же сюда!

Вышел Журавлев, развязывая галстук, видимо, только что вернулся с работы, тихо спросил:

– В чем дело?

Кротов долго смотрел на женщину, потом, не отрывая от нее глаз, сказал, чувствуя, как дергающе отсчитывает где-то внутри секунды:

– Вы убеждены, что я должен посвятить в это дело вашего супруга? Или позвонить в милицию?

Кротов на мгновение опустил глаза и вдруг увидел женские меховые сапоги: они были мокры, и пальто было мокрое.

«Все, – понял он, – пока я его вез, она свое дело сделала, из дома унесла».

– Звоните в милицию, – сказал Журавлев потухшим голосом, – звоните. Проходите, пожалуйста, в комнаты…

– Я лучше привезу сюда Мишу, – сказал Кротов, – я оплачу его убытки за билет и привезу сюда. Или поедемте со мною…

– О чем он говорит? – спросил жену Журавлев. – О чем вы говорите?

Женщина, видимо, что-то почувствовала, неуверенность и страх Кротова почувствовала, поэтому повторила слова мужа:

– Проходите и звоните. Мы с вами на аэродром не поедем. А что могло взбрести Мише в голову – я не знаю.

Этого визита Кротов себе простить не мог.

Поэтому и решил бежать стремительно, а так поступать в школе абвера его не учили…

И не мог он себе того простить, что получил деньги за минчаковский билет; копейку умел считать, а когда дело тысяч коснулось, потерял контроль, взял двести рублей, дурак! А все равно по аккредитивам получать, какие-никакие, а деньги, пятнадцать тысяч, да своих с Аниными тридцать, да золотишко, песочек…

«Мало. Золото в цене скачет. Мало. На одного даже мало. Анна нужна – за ней профессия, считать умеет, про золото знает все, это сгодится там. Но – мало…

Надо Анну в Смоленск отправлять, тамошние Кротовы всегда шли по ювелирной части; Анна узнает мне все. А там – решу. Только б знать. Я тогда силен, когда знаю…»