Петру Гроза

На трибуну один за другим поднимались крестьянские делегаты и говорили о своем горе, о своих нуждах. Бывший министр знал о многом и многое предполагал, но что соберутся крестьяне и устроят этот суд над своими эксплуататорами и угнетателями, над общественным строем страны — этого он не мог представить.

Сейчас он слушал.

Одни ораторы сложили свои речи в стройные стихи, другие приводили народные предания и сказки. Адам Мариш из Козин стал рассказывать притчу про голодную, зажатую скалами змею. Она плакала, и проезжий горец пожалел змею, отодвинул скалы. А змея, оказавшись на свободе, сказала: «Теперь я есть хочу, приготовься — я сожру тебя».

— Так и наши депутаты, — продолжал Адам Мариш, — пока они не избраны — обещают молочные реки, как только оказываются наверху — обо всем забывают.

— Мы пришли сюда, — говорил Ион Мога Филерю из Хэрцэгани, — подгоняемые тяжестью жизни, бедностью и страданием. Эта троица стала постоянной гостьей в доме каждого из нас. А среди «народных» депутатов не нашелся ни один, который бы там, в парламенте, сказал во весь голос, что в этой стране нет никакой справедливости для низов, для крестьян. Но пусть знают правители, что мы не дадим им вернуть нас к временам крепостного права… Чтобы послать сюда, нас одевали всем миром. У кого рубаху взяли, у кого штаны, у кого шляпу. Вот до чего нас довели.

Говорит Мирон Беля из Лешник:

— Когда окончилась мировая война, уцелевшие вернулись домой и нашли разоренное хозяйство, могилу жены, а дети разбрелись по белу свету. Каждый стремился начать все заново. Но даже золы в очаге не было. С чего начнешь? Стали занимать деньги в банках у банкиров, которые всю войну грели своих жен и накапливали монету. В первые годы мы платили им проценты и не заботились о том, что нужно платить и завтра и послезавтра. А проценты росли и росли. Превысили самую сумму, взятую взаймы. Так, одним плати проценты, другим — налоги, третьих выбирай в парламент, потому что они обещают избавить и от налогов и от банков. А на самом деле получился один обман. Нас, страдающих, большинство. Мы организуемся и объединимся, чтобы бороться за новую жизнь.

В этот миг весь зал поднялся, и гром голосов потряс здание театра:

— Новую жизнь хотим! Новую жизнь хотим!

Петру Гроза сидел как на скамье подсудимых.

Был и он не раз избран депутатом, заседал в овальном зале роскошного здания парламента на холме митрополии[20] в Бухаресте, сидел за одним столом с председателем Совета министров и бывал в тронном зале короля. Значит, как он не раз думал, объективно и он виновен, что правители обманывали крестьянство, обманывали народ. Он мучился этой мыслью. Но что из этого?

Тут, перед этой крестьянской массой, придется держать ответ, тут не покривишь душой, не сфальшивишь. Он встал и направился к трибуне. Его сопровождали враждебные взгляды и выкрики. Для этой массы он — представитель враждебного, эксплуататорского класса, кровопиец, и ждать пощады не придется. Из большого числа богатеев и власть имущих города Девы Гроза пришел сюда один. Остальные предпочли остаться дома и сообщить в полицию о «бунте», просить защиты. Но он, Петру Гроза, пришел, чтобы держать ответ за всех, он будет говорить с этим залом начистоту, он не покривит душой, как не покривил ни разу в своей жизни. Ему пошел пятидесятый год, в этом возрасте равные ему по положению в обществе больше думают о старости, беспокоятся о благополучии семьи, о дальнейшем «благородном» пути своих детей, чтобы они были «достойными» наследниками и приумножали нажитое родителями богатство.

Было четыре часа дня, выступили уже более сорока крестьян.

Напряженный, как натянутая струна, Петру Гроза вышел к трибуне. Окинул взглядом зал, оглянулся на президиум. Сказал тихим взволнованным голосом:

— Если привели меня сюда, только об одном прошу вас — выслушайте меня.

Великан Мирон Беля поднялся со своего председательского места и поднял руку:

— Давайте, роботары этой земли, выслушаем его!

— Выслушаем! Выслушаем! — раздались возгласы, и зал притих.

— Я пришел сюда, — начал Петру Гроза, — потому что от меня потребовала этого группа крестьян, находящихся здесь, среди вас. У входа меня дожидался человек адвоката Филимона и предупредил, что здесь полыхает, горит страшным пламенем. Я сказал себе: раз полыхает — пойду! И вот стою перед вами. Судите меня! Выступавшие спрашивали: «Чего хочешь? Что выбираешь — борьбу за порядок и свободу в стране или банк, почести и богатство?»

Гроза сделал паузу, будто подводил итог всей своей жизни. В зале, на прилегающей площади и на улицах крестьяне замерли в ожидании: что скажет сейчас «господин министр», что он может сказать в свое оправдание, в оправдание своего класса богатых и всесильных? *А он положил правую руку на трибуну и ровным громким голосом произнес, как святую клятву: