Петру Великому покорствует Персида

   — Тебе придётся перевести их с латыни, мой мальчик. Латынь — язык узкого круга подвижников науки. А это не так легко. Ионикэ подтвердит: он перевёл «Книгу системы, или Состояние мухаммеданския религии».

Теперь пришла очередь улыбнуться Ивану Ильинскому, бессменному секретарю и помощнику князя.

   — Пока я жив, мой господин, — ответствовал он, — Антиох не останется без помощи. Да он и так уже твёрдо стоит на ногах, несмотря на свой юный возраст. Я бы даже сказал, что он уже вошёл в зрелость: его сочинения и суждения свидетельствуют об этом. Он — достойный сын своего отца и унаследует его славу.

   — И я, отец, и я! — Мария опустилась на колени у ног князя. — Мы вместе с Антиохом понесём твою славу во все концы.

Гривей вежливо посторонился, уступая Марии место, и лизнул её в лицо, продолжая вилять хвостом.

Эта идиллическая сцена растрогала князя и, казалось, взбодрила его.

   — Спасибо, дети мои, я знал, что труды мои не сгинут. — Князь сделал попытку обнять Марию, но руки плохо повиновались ему. — Я ухожу в лучший мир с единственным огорчением: никто из вас не подарил мне внуков. — При этих словах он снова слабо улыбнулся. — Мой пример никого из вас не воодушевил. Кроме множества латинских рукописей я произвёл на свет и семерых детей. Троих уж нет, — со вздохом закончил он.

Юная супруга князя Анастасия стояла возле стола. Вид у неё был отрешённый. Шестнадцати лет от роду она была выдана замуж за князя, успев подарить ему дочь. И всё-таки в семье она не привилась, оставаясь чужеродным дичком. Материнство не сделало её солидней, равно и супружество.

Старшие сыновья князя с откровенным восхищением заглядывались на мачеху. Но то был плод запретный. И Анастасия относилась к ним, как относятся юные существа к дальним родственникам, — без особого интересу.

Ей хотелось жизни весёлой и беспечной, хотелось блистать на ассамблеях, ловя восхищенные взгляды мужчин и завистливые — женщин. А вместо этого она была заточена в глухомани, у постели умирающего мужа, который был едва ли не втрое её старше, и вся сжалась от нетерпеливого ожидания свободы. Свобода должна была прийти к ней с последним вздохом супруга.

Он обворожил её в дни сватовства. Он был подвижен, элегантен, умён, обладал высоким именем и положением. А как он сидел в седле, как гарцевал — то был истинный кентавр! Государь был сватом — никто не смел воспротивиться. Счастье её было недолгим, лучше сказать — коротким. Куда короче, чем супружество, конец которого уже близок.

«Скорей бы, скорей», — думала она. Жалости уже не осталось: слишком долгой была обречённость, и ожидание конца уже обратилось в докучливую привычку.

Она была уже далека от князя и даже перестала напускать на себя страдальческий вид. Но и князь был уже далёк от неё; она словно бы была здесь чужой — и для него и для всех остальных. Ближе всех к князю Дмитрию была Мария, дочь, чью драму он пережил как свою.

   — А теперь помогите мне перейти в сад, — неожиданно попросил князь. — А потом ступайте по своим делам.

   — Может быть, в беседке тебе будет удобней, — предложила Мария.

   — Нет, нет, — торопливо произнёс князь, — Поставь мне кресло у старой липы.

   — Но туда уже заглянуло солнце.

   — Ничего. Там ещё достанет свежести.

Кресло поставили на прежнее место. Князь глядел на шершавый ствол и, с трудом протянув руку, дотронулся до него. Он был тёплый и словно бы живой: кора была кожей живого существа. И всё вокруг было полно жизни. Воинственные колонны муравьёв маршировали взад и вперёд по стволу. Он загляделся на них, на их деловитость и устремлённость.

Да, жизнь торжествовала. Невнятные звуки живой природы казались князю музыкой. Он словно бы впервой слышал их и упивался. Оказалось, что ему не доводилось вслушиваться в этот шелест, шуршание, писк, стрекотание, жужжание, в этот дивный оркестр. Он зазвучал для князя в предсмертную пору. Глаза его были распахнуты, уши отверсты, он впивал и впивал эту музыку. Быть может, потому, что все заботы наконец оставили его. Осталась лишь одна — достойно встретить смерть.

И вдруг князь Дмитрий почувствовал странную лёгкость во всех членах. Потом веки сами собой смежились, голова упала на грудь. «Спать, спать», — успел пробормотать он. И погрузился в свой последний сон.

Спустя полчаса Мария пошла его проведать. Она осторожно приблизилась к нему. Отец спал. Не решаясь его тревожить, она так же неслышно удалилась, радуясь в душе, что отец наконец уснул: ночи его были болезненны и тревожны.

Помедлив немного, она вернулась. Князь не переменил позы, и сердце её сжалось в страшной догадке. Мария стремительно кинулась к нему и схватила его за руку. Рука была холодна.

Мария не вскрикнула, не застонала. Она опустилась на колени, держа мёртвую руку князя, переставшую быть её опорой, и слёзы градом брызнули из глаз.

Подоспел Антиох, за ним остальные. Они перенесли князя в дом. Доктор Леман констатировал смерть.

   — Князь жил достойно и умер как праведник, — сказал он.

Траурный обряд был долгим. Сначала отпели князя в домовой церкви. Затем скорбная процессия тронулась в путь, далёкий и нелёгкий.