Он на минуту задумался, а потом неожиданно обратился к сидевшим рядом Кантемиру и Толстому:
— Вот вы оба умом искушены. Скажите же мне, что может означать таковая коллизия: батюшка мой Алексей Михайлович скончал бытие своё двадцать девятого генваря тысяча шестьсот семьдесят шестого года, а сын его от Милославской, братец мой и соправитель Иван, помре двадцать девятого генваря тысяча шестьсот восемьдесят шестого года, ровнёхонько чрез десять лет, день в день?
Воцарилось напряжённое молчание. Его прервал наконец Толстой:
— Осмелюсь предположить, государь, на предмет кончины царя Ивана...
— Ну?
— Рождение его свершилось в год звериной — одна тысяча шестьсот шестьдесят шестой. А это есть знак роковой. Посему братцу вашему Господь не дал веку.
— А батюшка наш? — продолжал допытываться Пётр. На его лице читался неподдельный интерес. — Жизни его было всего сорок семь годов.
— И на то есть знак, государь, — слегка помедлив, отвечал Пётр Андреевич. — Год его рождения — двадцать девятый. Число сие тоже несчастливое для царственного семейства. Опять же и день рождения вашего батюшки — девятнадцатое мартие. Оберегайте ближних своих от шестёрки и девятки, ибо они суть числа несчастливые.
— Ох, голова, голова. — Пётр положил свою огромную ладонь на лысину Толстого и слегка нажал, так что голова графа поникла. — И откуда в тебе сии исчисления? Неужто успел поразмыслить прежде?
— Размышлял, государь, как не размыслить, — покорно отвечал Толстой. — Судьба моя всецело от вашего величества зависима, и всё, что связано с моим государем и господином, есть и моя судьба, мой интерес. Не можно было пройти мимо сего. Жизнь наша покорствует числам, они, числа, управляют ею незримо и тайно. Вот и князь Дмитрий может сие подтвердить.
Пётр вопросительно глянул на Кантемира, чьи суждения он почитал авторитетными.
— Совершенно справедливо, ваше величество. Ещё великий мыслитель древности Пифагор изложил эту мысль в своих трактатах. Есть числа, писал он, являющиеся божественными, например, число четыре. Свойства его многообразны, оно участвует во многих превращениях. И тот, кому благоприятствует сие число, может быть уверен, что судьба его сложится счастливо. Таково и число восемь, ибо в его сотворении участвует та же четвёрка либо двойка в кубе...
— Выходит, я каждое своё действие должен сообразовать с числом? — сердито осведомился Пётр. — Ещё чего! Так и шагу ступить нельзя будет без оглядки! Мне такое не по нраву!
— Многие знаменитые умы были согласны с Пифагором и даже развивали его учение...
— Сей Пифагор мне ведом как математик, — прервал князя Пётр. — И более ничего я знать не знаю.
— Но, ваше величество, — вкрадчиво заметил князь Дмитрий. — Вы же не станете отрицать, что Господь, сотворяя мир, вложил в него гармонию, затронувшую решительно все стороны земной жизни. Числа не могли стать исключением. И Пифагор, утверждая, что мир состоит из чисел и каждое из них несёт в себе свой смысл, был не так уж не прав.
— Значение, а не смысл. Значение — не более того!
— Но ведь есть числа счастливые и несчастливые, — не сдавался князь Дмитрий. — Это очевидность, кою трудно отрицать.
— Всё это бабьи сказки! — рявкнул Пётр. — Суеверность не пристала философу, коим ты, княже, слывёшь. А я желаю жить по своему закону, и пусть числа служат мне, а не я им.
— Разумно, государь, — качнул головой Пётр Андреевич.
— То-то что разумно. Ежели бы я повиновался числам, то, может, меня и на свете не было бы.
Разговор прервался с приходом генерал-адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина.
— С приплытием! — шумно приветствовал его Пётр, как видно обрадовавшись его появлению. — Каково плыли? На мель не сели?
— Кабы килевые, опасались бы. А плоскодонным что. Опять же вода высоко стоит, — отвечал Апраксин, склоняясь перед государем: верный слуга и родственник. — И государыня царица изволили прибыть со всеми дамами и служанками.
Пётр вздохнул. Презиравший приметы и суеверия, он, однако, по морской традиции, не терпел женского духу на корабле. Отныне ему придётся покориться. Долгий путь из реки в реку, а затем из реки в море придётся совершить в бабьем обществе. Такого ещё не бывало... Тысячи и тысячи вёрст на воде, на судах, и рядом женщины. Капитаны, матросы, солдаты — сие соседство для них смутительно. Что ж, коли флот есть государственное заведение, стало быть, и обычай придётся отменить. И приучить к тому мореходов.
— Архиепископа сюда, — приказал Пётр. — Благодарственный молебен отслужить в Успенском соборе. Святителю Николаю поклонимся, свечи затеплим.
Заговорили колокола соборной колокольни, созывая богобоязненный люд. Потекли к массивному пятиглавому собору солдаты, матросы, осмелевшие обыватели — вела их великая охота и великое любопытство. Невиданное событие в Коломне: царь и его вельможи явили себя миру. Сказывали, и царица прибыла — девка безродная, вот бы на неё поглядеть. Такого на святой Руси сроду не бывало! Лютерка к тому ж, вот что. Не иначе с помощью нечистой силы околдовала она царя и отверзлись для неё врата царского дворца.