Петру Великому покорствует Персида

Струг, на котором разместились Кантемиры и Толстой, плыл непосредственно за царским. На нем устроили печатню с арабскими литерами и цифирью: князь Дмитрий сочинял воззвания к тюркоязычным народам, дабы те уверились в добрых намерениях российского паря, который единственно желает наказать кое-кого из горских владетелей за вероломное нападение на русских купцов в Шемахе и разграбление их товаров. Пётр Андреевич был как бы консультантом при князе, ибо, как известно, ум хорошо, а два лучше. Впрочем, князь Дмитрий в консультанте не нуждался, ибо был ума острого, а по части знания языков решительно превосходил Толстого, хотя и тот был не прост и мог объясниться и с турком, и с итальянцем, и с немцем.

Как только на струге государя загремела духовая музыка и стали палить пушки, возвещая о прибытии флотилии нижегородский народ, Мария запёрлась в своей каюте. Ей не хотелось выходить на люди, участвовать в торжествах, чувствуя на себе десятки любопытных глаз, ибо её связь с Петром уже ни для кого не была тайней.

Отец её понимал и, на всякий случай осведомившись у камеристки, не желает ли княжна спуститься на берег вместе со всеми, и получив отрицательный ответ, последовал за остальными. Ему было велено находиться рядом с государем вместе с Макаровым, Толстым, Апраксиным и прочими вельможами.

На берегу их встретила торжественная депутация хлебом-солью, музыкой и кадильным дымом. Её возглавлял преосвященный Питирим. Рядом с ним находились братья Строгановы Александр, Николай и Сергей — фактические владетели Нижнего Новгорода, его законодатели и устроители.

Пётр благоволил семейству Строгановых: они все были ревностными его сторонниками и участниками преобразований, устроителями фабрик и рудников, ктиторами церквей. Ещё батюшка братьев именитый человек Григорий Дмитриевич, скончавший земную жизнь свою шесть лет назад, щедро жертвовал деньги на закладку флота в Воронеже, сколотил артель опытных плотников, коя труждалась на всех верфях от Санкт-Питербурха до того же Нижнего. И сыновьям своим завещал продолжать дело строения государства по чертежу великого монарха, ибо, говорил он, Строгановы издревле были трудниками на ниве величия Руси и слава их на том зиждется. А царь Пётр, что бы там ни говорили его хулители, есть богоизбранный преобразователь Российского государства и созидатель его величия и славы, с коим вместе произрастёт слава и величие рода Строгановых.

Благодарственный молебен решено было устроить в только что сооружённой Рождественской церкви — детище Строгановых. Братья притиснулись вплотную к Петру, заранее предвидя эффект. И не ошиблись: завидя храм, Пётр хлопнул в ладоши и воскликнул:

   — Экая лепота! Кто же сие диво дивное сотворил, кому поклониться надобно. Никак, мастер какой заморский?

   — Нет, государь, это наши русские люди сотворили.

   — Звать-то их как?

Братья переглянулись. Крепостные Строгановых, мастера были безымянны. Сказать по правде, они запамятовали, по чьему плану строился храм. Для них, именитых купцов, наживших громадное состояние торговлею солью, это не имело значения. Старший из них нерешительно произнёс:

   — Кажись, Степан. Степан Нарыков, точно, ваше величество. Он посылай был в европские страны научаться художествам. Он сей план и придумал и поначалу у нас в Соли Вычегодской малый храм во имя Введения Богородицы поставил. Он же и иконы изрядно написал.

   — Было ему награждение?

   — Избу новую срубили да десять рублёв серебром получил, — отозвался Сергей Строганов. — Батюшка покойный его возлюбили очень и покровительство оказывали.

   — Эх! — Пётр раздосадованно махнул рукой, но ничего не сказал. Сколь много раз сталкивался он с таковой судьбою даровитых людей, рабов, содержимых в низости их владельцами. Приказывал присылать их в столицу, в свой Парадиз на Неве, но повелениям этим почти никто не внимал: рабовладельцы содержали крепостных для своей потребы. То была их вещь, их собственность, изменить сего было нельзя. Сколь ни бился, и он, самодержец всероссийский, он, при звуке имени которого трепетали все — от лапотника до канцлера, — оказался почти бессилен переменить этот вековой порядок. Вдалеке от взоров самодержца всё оставалось как встарь.

Они медленно поднимались ко храму, торжествующе высящемуся над речными просторами. Всё ясней, всё рельефней вырисовывались его детали: узорные наличники, цветной ковёр изразцов, резные колонки и колонны, дивно украшенные купола с крестами, словно вышедшими из рук искуснейшего ювелира.

Пётр дивился фантазии строителей, как дивился он в юношестве храму Покрова на рву, наречённому в народе Василием Блаженным. И здесь из стен вырастали каменные цветы, диковинные плоды, виноградные лозы — безвестные резчики сотворили своё узорочье, словно то был не камень, а привычное дерево, податливое и тёплое.