Петру Великому покорствует Персида

Праздник Богоявления Господня. Его Величество поутру слушал заутреню и литургию, не выходя из церквы в Преображенском; и вышед из церквы, славили в хоромах, где жила блаженная памяти Царевна Наталья Алексеевна, и кушали тут. Его Величество, откушав, приезжал в свой дом и почивал; а после опочивания паки в помянутые же хоромы изволил поехать, где все славельщики ожидали Его Величество, а потом славили в городке, называемом Плешбурхе, что на реке Яузе против тех же хором, а под вечер славили в Доме Его Величества; потом уже ночью славили в Немецкой слободе у директора Московской полотняной фабрики Ивана Тамеса. День был посредственный. Сегодня Его Величество на Ердане не был и полки в строю не были ж, для того, что на Москве-реке лёд зело был худ, а в иных местах и не замёрзло.

«Юрнал походной императора Петра Великого»

Сейчас узнал из достоверного, но тайного источника, что Царь решился объявить войну шаху персидскому. Находящимся здесь восемнадцати батальонам лучшего войска приказано готовиться к походу. Они будут присоединены к полкам, расположенным вблизи Астрахани. Возмутившийся против шаха хан узбекских татар, через присланного сюда гонца, обещал присоединиться с казаками к русским. Узнал я также, что Царь назначил свой отъезд на 25-е апреля и что с ним поедут Меншиков, адмирал Апраксин, Шафиров и Толстой... Полагают, что Царь прикажет иностранным министрам ехать с ним... умоляю ваше высокопреосвященство прислать мне тотчас по получении этого письма приказания, без которых я не могу... пускаться в такое путешествие. Издержек оно потребует огромных, неудобства причинит таковые же, и возвратиться я смогу не раньше будущей зимы.

Кампредон — кардиналу Дюбуа.

Всемилостивейший царь-государь.

При моём здесь житии явились многие полонянники разных служилых чинов, которые бегом из Бухар и из Хивы и из иных мест спаслись, а именно двадцать один человек, и оным я по возможности моей вспоможение учинил и отправил в Астрахань. А иные такожде непрестанно являются. Также слышно, что в Бухарах, а наипаче в Балхе немалое число полонянников обретается и оные непрестанно будут ко мне прибегать и просить об откупе, а мне выручать их нечем, того ради прошу Вашего Величества, дабы по своему благодушию над обретающимися в полону милосердие показать и какое-нибудь определение учинить повелел.

...Шахово величество, увидя меня, остановившись и приняв тот мемориал (записку о том, что ему чинят всяческие препятствия к отъезду. — Р. Г.), с великим удивлением стал меня спрашивать, а именно сие слово молвил: «Начаялся я, что вы давно отправлены, а вы ещё здесь. Я все твои нужды исправлю... и велю немедленно вас отправить». Ихтиматдевлет (губернатор. — Р. Г.) при том весь помертвел...

Вашего величества нижайший и всепокорнейший раб Флорио Беневени. Из Тихрана (Тегерана) 25 мая 1721 года. Получено в Москве в 15-й день генваря 1722 года

Их Величества были на погребении князя Фомы Кантакузина.

«Из Юрнала походного императора Петра Великого».

Бам-м-м, бам-м-м, бам-м-м...

Размеренный звон слетал с невысокой колоколенки и дробился о стены Китай-города, глохнул в закоулках невысоких домов, созывая на молитву. Звонили не во здравие, а за упокой.

Запорошенные деревья роняли хлопья снега на свежевырытую могилу, на мёрзлые комья земли, на головы людей, сгрудившихся возле гроба.

Небольшой хор певчих, стоя в отдалении, пел по-гречески. Греческий звучал в протяжной речи двух священников, попеременно произносивших слова заупокойной молитвы. Время от времени они переходили на церковнославянский. Чёрные монашеские одежды мешались с богатыми бобровыми шубами и собольими салопами дам.

Народу было много. Но печальная церемония затягивалась. Ждали государя и государыню, и ворота монастыря, вопреки обыкновению, были широко распахнуты.

Наконец показались конные преображенцы императорского эскорта, а вслед за ними кареты с гербами. И все почувствовали облегчение: январский мороз был немилосерд и не щадил даже обладателей шуб.

Пётр, по обыкновению не дожидаясь свиты, стремительно подошёл к гробу, покоившемуся на высоких козлах. Скрестив руки, он несколько секунд вглядывался в бескровное лицо покойного. Затем, наклонившись, поцеловал его в лоб.

Это последнее целование стало знаком для остальных. Прощаться с князем Томой Кантакузином потянулась вереница людей.

Светлейший князь Дмитрий Кантемир[24] со второю супругой прекрасной Анастасией Трубецкой-Кантемир, их дети, достаточно взрослые, чьё участие в погребальной церемонии было уместно, сенаторы, министры...

Князь Дмитрий с грустью думал о том, что в нескольких шагах от свежей могилы лежат другие, давние и дорогие его сердцу и памяти. Его первая супруга Кассандра[25] была из царского рода Кантакузинов. Рядом с нею покоилась их дочь Смарагда...