Петру Великому покорствует Персида

Ничто так ко управлению государства нужно есть, как крепкое хранение прав гражданских; понеже всуе законы писать, когда их не хранить, или ими играть, как в карты, прибирая масть к масти, чего нигде в свете нет, как у нас было, а отчасти и ещё есть, и зело тщатся всякие мины чинить под фортецию правды: того ради сим указом, яко печатью, все уставы и регламенты запечатываются, дабы никто не дерзал иным образом всякие дела вершить и располагать не против регламентов и не точию решить, ниже в доклад выписывать то, что уже напечатано... не требовать на то указа и тем сочинять указ на указ, дабы в мутной воде удобнее рыбу ловить... не отговаривайся в том ничем, ниже толкуя инако. Буде же в тех регламентах что покажется темно, или такое дело, что на оное ясного решения не положено: такое дело не вершить, ниже определять, но приносить в Сенат выписки о том; где повинны Сенат собрать все Коллегии и об оном мыслить и толковать под присягою, однакож не определять, но, положа, например, своё мнение, объявлять Нам, и когда определим и подпишем, тогда оное напечатать и приложить к регламентам и потом в действо по оному производить. Буде же когда отлучимся в даль, а дело нужное, то, учиня как выше писано, и подписав всем, чинить... Буде ж кто сей Наш указ преступит под какою отговоркою ни есть... тот, яко нарушитель прав государственных и противник власти, казнён будет смертию без всякия пощады, и чтоб никто не надеялся ни на какие свои заслуги, ежели в сию вину впадёт. И для того сей указ, напечатав, внесть в регламент и публиковать... и всегда во всех местах, начав с Сената, даже до последних судных мест, иметь на столе, яко зеркало пред очьми судящих. А где такого указа на столе не будет, то за всякую ту преступку сто рублёв штрафу в гошпиталь.

Из указа Петра Сенату

...С одной стороны, царице может льстить надежда видеть на престоле одну из своих дочерей... с другой же, если план этот не состоится, то после могущей случится смерти Царя юный внук его, заняв престол деда, легко может подвергнуть царицу такому обращению, которого она имеет все основания опасаться...

Кардинал Дюбуа — Кампредону

Что касается до комерции, Вашему Величеству доношу, что оная комерция в здешнем крае с добрым порядком, как инде практикуется, николи заведена быть не может, разве тогда, как хан получит соврените, озбеки ему мешать не будут. Озбеки капитулации не разумеют. Они знают токмо, кого могут обирать. Им всё равно, что русские, что бусурманы — всех обирают. Того ради и здесь одному приезжему торговому за деньги вдруг товар свой продать невозможно, для того что здесь не сыщется такой торговой богатой (человек). Токмо перепродавцы товары берут в долг, а заплачивают как продадут на лавке. Не без того, что и денежный человек сыщется, однако ж со страху от озбеков себя не оказует...

Флорио Беневени — Петру

Дворец султанов Топкапу поднялся высоко над водами Босфора. Он глядел на три стороны своими многочисленными окнами, галереями, террасами, башнями и башенками, открытый взорам правоверных и таинственный, прекрасный и пугающий...

По утрам к главным воротам медленно и боязливо стекались толпы зевак. Ворота эти носили пышное название Баб-и-Хумаюн — Августейших врат. Молчаливые мрачные стражники в чёрных одеждах каменели возле.

Толпа ждала. Но вот ворота со скрипом раскрывались и изнутри показывалось зловещее шествие. То были султанские палачи. Каждый из них держал за волосы голову, ронявшую на землю капли крови.

У стен, примыкавших к воротам, высился ряд мраморных столпов мал мала меньше. Все они были в чёрных потёках запёкшейся крови. Самый высокий из них служил постаментом голове очередного вельможи, впавшего в немилость. На тот, что пониже, водружалась голова какого-нибудь чиновника, уличённого в лихоимстве... И так помещались все по ранжиру, пока не доходило до воров и бродяг. Их головы бесцеремонно бросались на землю.

За Августейшими воротами, образно выражаясь, находился ад. Здесь в особом здании жили султанские палачи в ожидании «работы» — им не приходилось сидеть сложа руки, «работы» всегда хватало. Здесь же располагались и «рабочие места» — плахи.

Ворота, которые вели в следующий круг, назывались Баб-и-Селям — врата Приветствия. Это было своеобразное чистилище, вход в которое венчался двумя башнями. Чистилище оберегалось: ворота Приветствия запирались как снаружи, так и изнутри. Двор окружала галерея, примыкавшая к дворцу Дивана — султанского совета, здесь же располагались различные службы, вроде поварен.

Отсюда вёл путь в «рай» через Баб-и-Саадет — врата Счастья. Они охранялись строже всего. Ибо за ними была резиденция самого султана — владыки вселенной и его святая святых — гарем.

У врат Счастья дежурили свирепые чёрные евнухи. Они отмыкали калитку только избранным. Вот и сейчас они склонились в низком поклоне перед своим главою — Хаджи Бешир-агою. Он спешит с утренним докладом к владыке вселенной султану Ахмеду III.