Певчая

— Скаргрейв охотился на них, — говорил осторожно Пенебригг, словно пытался понять, насколько больно мне будет слушать. — Хотел, чтобы никто не угрожал его тенегримам и гримуару, что создал их. И вороны облегчили его задание. Перед тем, как убить Певчую Агнес, они украли из ее памяти имена и места проживания всех Певчих, кого она знала. И Скаргрейв направился за ними, застал врасплох и заткнул им рты, а потом отдал воронам. При этом собрали еще больше имен, больше Певчих убили, пока не пропали все.

— Но почему они не боролись? — отчаянно спросила я. — Если они были Певчими, обладали силой… — мои слова повисли в воздухе.

— Мы не знаем, — сообщил Пенебригг. — Не уверены. Но многие из тех, кого он поймал, лишь назывались Певчими. Они знали, насколько нам известно, пару слабых чар, понимали в общих чертах свою силу. Многие были очень старыми, жили в отдаленных местах. У них не было шанса против Скаргрейва и его тенегримов. Мы слышали, что, по крайней мере, одну юную Певчую спрятали до того, как убили всю ее семью, но мы думали, что это слухи, пока не встретили тебя.

— Мама… — прошептала я. Было больно говорить дальше.

— Как ее звали? — мягко спросил Пенебригг. — Есть списки, и те, кто их видел, стараются их помнить.

Я услышала свой ответ, будто говорил кто-то другой.

— Вивиан Марлоу.

Долгая пауза. А потом Пенебригг сказал:

— О, бедняжка, мне так жаль.

Я уставилась на пустые руки. Я давно смирилась с тем, что мама мертва и не вернется. Это было печально, но уже улеглось, было частью фундамента моей жизни. Почему тогда я была потрясена, узнав, как именно умерла мама? Узнав, что ее убило не море, а тенегримы лорда Скаргрейва?

Не важно. Это потрясло меня. Я зажала ладонями горячие глаза, спрятав лицо.

— Думаю, — медленно и с добротой сказал Пенебригг, — что тебе нужно отдохнуть в тишине, да? Нужно найти тебе место для сна и теплые одеяла. Я могу дать тебе свою кровать…

— Нет, сэр, — тихим голосом вмешался Нат. — Не стоит вам отдавать кровать. Ваша спина за это не отблагодарит. Она может лечь на мою кровать.

— Мило с твоей стороны, Нат.

— Но, сэр?

— Да?

— Она так и не сказала, поможет ли нам.

— И ты спросишь это сейчас, когда она горюет по матери? — тихий голос Пенебригга был недовольным. — Мы долго ждали Певчую. Сможем немного подождать ее ответа.

Я едва слышала их за мыслями о матери, любящей, нежной, желавшей спасти меня. Матери, окруженной тенегримами…

Я полжизни хотела вернуться в это место, в эту Англию. Я верила, что здесь начну жить. Но я не представляла ничего такого. Теперь я отчаянно хотела вернуться на остров, быть с Норри, не петь, не колдовать. Не знать ужасов мира.

Но это было невозможно.

Пой, и тьма тебя найдет.

Меня охватило опустошение. Но среди горя и потрясения я ощущала что-то еще, что-то живое, что было сильнее страха. Пылающую и злую решимость.

Я опустила руки. Я посмотрела на Ната и Пенебригга.

— Если вам нужна моя помощь, то она у вас есть, — сказала я. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить человека, убившего мою мать.

Глава десятая ДИКОВИНКИ

— Люси? — звал голос.

В тумане ото сна я подумала, что это Норри. Глаза еще были закрыты, я слушала привычные звуки утра на острова — стук кастрюль, крик петуха и громкий вопль Норри:

— Хватит отлеживаться, вставай!

Вместо этого я услышала лай собак, стук молотков и хриплые голоса вразнобой:

— Ры-ры-рыбка! По монетке за уголек! — а еще гул, словно мимо проносились сотник телег.

Где я оказалась?

Сонное сознание подсказало, что в Лондоне. Я была в Лондоне с Норри и мамой, на темном чердаке у реки Темзы. Это только на зиму, мама обещала, что потом мы поедем по стране…

— Просыпайся! — приказ был резким, как пощечина.

Я открыла глаза и увидела над собой юношу с ореховыми глазами. Нахлынули воспоминания: Нат и Пенебригг. Скаргрейв и тенегримы. Пение и рубин.

Мама убита.

И Норри потеряна.

Я села, камень покачнулся на цепочке. Еще здесь. И все еще рубин.

— Ты спала как убитая, — Нат звучал недовольно и немного тревожно. Похоже, события прошлого вечера сделали нас достаточно близкими товарищами, раз он тревожился за меня. От этого он дружелюбнее не казался. — Я кричал твое имя, а ты даже не двигалась.

— Зато теперь я проснулась, — и это не радовало. Нат был в темных брюках и чистой белой рубашке, готовый принимать посетителей. Я же смотрела на мир в мятом платье, с урчащим желудком и грязью из сада под ногтями. Я подняла руку к волосам и пожалела. Они были жутко спутаны.

Нат, похоже, этого не замечал.

Стараясь звучать уверенно, я спросила:

— Который час?

— Почти девять. Приведи себя в порядок, — Нат уже не звучал тревожно, только нетерпеливо. — Доктор Пенебригг вот-вот вернется, и он захочет тебя увидеть, — он указал на умывальник в дальнем углу. — Там чистая вода. Горшок под кроватью. Когда закончишь, найдешь меня наверху.

Он вышел за дверь, оставив меня одну, и я была благодарна, что он дал подсказки.