Певерил Пик

Покинув пышный дворец герцога Бакингема, Кристиан, исполненный тайных и вероломных замыслов, поспешил в город, где направился в небольшую гостиницу, которую содержал один из его единомышленников и куда его неожиданно позвали для свидания с Ралфом Бриджнортом из Моултрэсси-Холла. Он пошел не зря: майор действительно приехал этим утром и с нетерпением ожидал его. Беспокойство придало ещё больше мрачности и без того угрюмому лицу Бриджнорта, и даже когда Кристиан уверил его, что Алиса здорова и весела, искусно вставив похвалы её уму и красоте, всегда приятные слуху отца, лицо майора ничуть не оживилось.

Но Кристиан был слишком хитер, чтобы рассыпаться в похвалах девушке, какое бы благоприятное действие это ни оказывало на её отца. Он сказал ровно столько, сколько должен был сказать любящий родственник.

— Почтенная женщина, которой я вверил Алису, — добавил он, — в восторге от наружности и обхождения моей племянницы; она ручается за её здоровье и благополучие. И, мне кажется, я ничем не заслужил твоего недоверия, — ибо что другое могло заставить тебя примчаться сюда сломя голову, вопреки нашему решению? Надеюсь, ты не считаешь своё присутствие здесь необходимым для её безопасности?

— Брат мой Кристиан, — ответил Бриджнорт, — мне нужно видеть мою дочь и ту женщину, которой она вверена.

— Зачем? — спросил Кристиан. — Не сказано ли было тобою, и не раз, что излишнюю привязанность, которую ты испытываешь к дочери, ты считаешь камнем для души своей? Разве не был ты готов, и не раз, отказаться от великих замыслов, цель которых — заставить короля прислушаться к голосу справедливости, ради того только, чтобы удовлетворить ребяческую склонность твоей дочери к сыну старинного твоего гонителя, Джулиану Певерилу?

— Признаюсь, — ответил Бриджнорт, — я давно уж отдал бы всё на свете, чтобы назвать сыном и прижать к своей груди этого молодого человека. Ум его матери блестит в глазах его, а горделивая поступь напоминает мне его отца, когда он ежедневно утешал меня в моих горестях словами: «Дочь твоя жива».

— Но в каком направлении двигаться, этот молодой человек решает для себя сам, — заметил Кристиан, — и по ошибке принимает блуждающий болотный огонек за Полярную звезду. Ралф Бриджнорт, я буду говорить с тобой откровенно, как друг. Нельзя в одно и то же время служить добру и Ваалу. Повинуйся, если хочешь, своему родительскому чувству: призови Джулиана Певерила и выдай за него свою дочь. Но подумай, как примет её гордый старый рыцарь, столь же надменный, столь же неукротимый в цепях, как и в те дни, когда святой меч торжествовал при Вустере. Он с презрением оттолкнет распростертую у ног его твою дочь.

— Кристиан, — прервал его майор, — ты терзаешь моё сердце; но я знаю, брат, ты это делаешь из любви ко мне, и прощаю тебя. Не бывать тому, чтобы Алису оттолкнули с презрением. Но эта твоя приятельница… Эта женщина… Моя дочь — твоя племянница; после меня ты должен больше всех любить её и заботиться о ней… И всё же ты не отец… Тебе чужды родительские опасения. Уверен ли ты в репутации той женщины, которой вручил дочь мою?

— Как в своей собственной, как в том, что имя моё — Кристиан, а твоё — Бриджнорт. Ужели ты думаешь, что я мог бы выказать беспечность в таком деле? Я живу здесь уже много лет и коротко знаю весь двор. Меня обмануть нельзя, а что я стал бы обманывать тебя — этого, я надеюсь, ты не предполагаешь.

— Ты мой брат, — сказал Бриджнорт. — В тебе течет кровь праведницы, покойной матери Алисы, и я решаюсь довериться тебе в этом деле.

— Ты поступаешь правильно, — подтвердил Кристиан. — И кто знает, какую награду готовит тебе небо? Смотря на Алису, я предчувствую, что существо, столь превосходящее обыкновенных женщин, имеет в сем мире высокое назначение. Отважная Юдифь своим мужеством освободила Ветулию; а красота Эсфири была спасением её народа в стране их плена, ибо она склонила Артаксеркса к милости.

— Да свершится над нею воля божия! — воскликнул Бриджнорт. — Скажи мне теперь, как идет наше великое дело?

— Народ утомлен несправедливостью двора, — ответил Кристиан, — и если король хочет царствовать и далее, то должен призвать к себе в советники людей совсем другого рода. Тревога, возбужденная адскими происками папистов, всколыхнула души людей и открыла им глаза на грозящую опасность. Да и сам Карл — ибо он отречется и от брата и от жены ради собственного спасения — не против резких перемен; и хотя двор не может сразу, как по мановению волшебного жезла, очиститься от скверны, тем не менее там найдется достаточно хорошего, чтобы сдерживать дурное; достаточно людей трезвых, которые и вынудят монарха провозгласить всеобщую терпимость, о коей мы так долго вздыхаем, словно невеста о своём возлюбленном. Время и благоприятные обстоятельства помогут нам постепенно произвести более решительную Реформацию, и то, что нашим друзьям не удалось поставить на прочную основу даже тогда, когда в их руках было победоносное оружие, будет совершено без единого удара меча.