Певерил Пик

Тюремная жизнь однообразна. В течение дня, последовавшего за описанной нами ночью, не произошло ничего достойного внимания. Карлик предложил своему товарищу такой же том, какой читал он сам, — это был один из модных в то время при французском и английском дворах романов давно забытой ныне мадемуазель де Скюдери; Джефри Хадсон был большим поклонником этой писательницы, хотя романы её содержали в своих необъятных томах все небылицы и нелепости старинных рыцарских романов без свойственной последним фантазии, а также все метафизические бредни, которыми Каули и другие поэты того времени совершенно задушили чувство любви — так бывает, когда в чуть тлеющий огонь накидают слишком много мелкого угля и он совсем гаснет, вместо того чтобы разгореться.

Но у Джулиана не было другого занятия, кроме как размышлять о горестях Артамена и Манданы или о собственной печальной участи. В этих не слишком приятных развлечениях и тянулось утро.

В полдень и вечером их посетил суровый надзиратель. Бесшумно и угрюмо выполнил он свои обязанности: накормил узников и перекинулся с ними несколькими словами, какие мог бы себе позволить в подобном случае и представитель испанской инквизиции. С тем же мрачным молчанием, весьма отличным от его весёлого настроения накануне, он постучал маленьким молотком по их оковам, дабы узнать по звуку, не подпилены ли они. Затем влез на стол, чтобы точно так же проверить, в порядке ли оконная решетка.

Сердце Джулиана забилось: а не была ли действительно подпилена решетка, чтобы дать возможность ночному посетителю проникнуть в камеру? Но чистый и ясный звук, которым отозвался металл на стук опытного Клинка, убедил его в том, что сомнения напрасны.

— Мудрено влезть сюда через эту решетку, — пошутил Джулиан, давая выход своим тайным мыслям.

— Немногие пожелали бы это проделать, — ответил угрюмый страж, неверно истолковывая слова Певерила, — и позвольте мне сказать вам, сударь: не менее мудрено вылезти через неё обратно.

И он оставил их одних.

Наступил вечер, но карлик, хоть он и провел весь день в беспрестанных хлопотах, не угомонился: он слонялся по комнате, с шумом и стуком гасил огонь в очаге и расставлял по местам все вещи, которыми узники пользовались в течение дня, с важным видом рассуждая сам с собою на тему о том, с какой сноровкой умеет старый солдат делать всё, за что ни возьмется, а ведь чем только не приходится иногда заниматься придворному такого высокого ранга. Затем последовала обычная молитва, после чего, вопреки своим склонностям, он не завел, как в прошлый раз, длинного разговора. Громкий храп вскоре уведомил Джулиана, ещё и не думавшего засыпать, что сэр Джефри Хадсон покоится в объятиях Морфея.

Долго лежал Джулиан в глубоком мраке, царившем в камере, и с трепетом и нетерпением ждал, что вновь раздастся таинственный голос того, кто говорил с ним накануне ночью, но до его слуха доносился лишь бой часов на колокольне соседней церкви Гроба господня, отбивавших час за часом. Наконец он задремал, но не проспал он, как ему казалось, и часу, когда его разбудил голос, который он так долго и так тщетно жаждал услышать.

— Как можешь ты спать? Как смеешь ты спать? Почему ты спишь? — донеслись до его слуха вопросы, произнесенные вчерашним тихим, но ясным и мелодичным голосом.

— Кто говорит со мной? — спросил, в свою очередь. Джулиан. — Будь ты добрый или злой дух, я отвечаю: я ни в чём не виновен, а невинный может и смеет спать спокойно.

— Не задавай мне вопросов, — продолжал голос, — и не пытайся узнать, кто я. Знай, что только глупость может спать, когда рядом вероломство и опасность.

— А можешь ли ты, уведомляя меня об опасностях, дать мне совет, как бороться с ними или избежать их? — спросил Джулиан.

— Власть моя ограниченна, — ответил голос, — но я могу, подобно светляку, указать на близость пропасти. Однако ты должен довериться мне.

— Доверие должно быть взаимным, — сказал Джулиан. — Я не могу довериться, не зная, кому или чему.

— Говори тише, — сказал голос почти беззвучно.

— Вчера ты сказал, что мой товарищ не проснется, — возразил Джулиан.

— А сегодня я за это не ручаюсь, — ответил голос.

И в эту самую минуту послышался хриплый и резкий голос карлика, который недовольным тоном спросил Джулиана, почему он говорит во сне, не отдыхает сам и другим мешает, и поинтересовался, не вчерашнее ли видение вновь его тревожит.

— Скажи «да», — шепнул голос так тихо, но вместе с тем так отчетливо, что Джулиан усомнился, не эхо ли это его собственных мыслей, — скажи «да», и я покину тебя навеки.

В критическом положении человек прибегает к странным и необычным средствам; поэтому, хотя это удивительное знакомство как будто ничего не сулило Джулиану, он не хотел так сразу его лишиться и ответил, что ему привиделся страшный сон.