Певец боевых колесниц

Сразу после взлета она закрыла глаза и откинула голову, обнажив белую шею. Ее рука лежала совсем близко от его руки. Он думал, что она дремлет, накрыл ее руку своей ладонью. Не открывая глаз, Вероника освободила руку. Переложила его ладонь на подлокотник. И он смиренно замер. Так они и неслись над мировыми столицами, и он, не касаясь ее, чувствовал ее прелесть, волшебную близость, тепло и дыхание ее тела.

Любезный шофер отвез их из Хитроу в отель «Дорчестер». Привратник, лицо которого загоралось счастьем при виде каждого гостя, открыл перед ними дверь, со словами «Леди! Сэр!». Служитель подхватил их багаж и понес в номера. Проходя через холл, многолюдный и шумный, Подкопаев услышал русскую речь. Увидел несколько знакомых лиц из числа тех, кто покинул Россию и создал за границей «правительство в изгнании». Теперь члены этого «правительства» пили кофе и виски в «Дорчестере», дожидаясь встречи с Леонидом Исааковичем Бородулиным.

Номера Подкопаева и Вероники оказались по соседству. Это обрадовало Подкопаева. Их близость сохранялась, а вместе с ней сохранялась надежда на невозможное, невероятное чудо.

– Мы не успеем пообедать. Через час церемония. Я за вами зайду, – сказала Вероника, исчезая в номере.

Апартаменты, в которых оказался Подкопаев, были нарочито старомодны, с тяжелыми гардинами, толстыми покрывалами. Одна из стен являла собой книжные полки, уставленные книгами двух минувших столетий. Зачитанные, со штемпелями и экслибрисами исчезнувших библиотек, принадлежавшие давно забытым авторам, эти книги породили у Подкопаева грустные размышления о бренности писательского труда. Чтобы взбодрить себя, он открыл бар, налил полстакана виски и выпил «за упокой» авторов книг.

Через полчаса раздался стук в дверь. На пороге стояла Вероника в великолепном коричневом платье с высоким воротником, из которого поднималась ее прекрасная шея. Он залюбовался ее золотоволосой головой, ее глазами, которые казались особенно яркими, будто она омыла их соком своих чудодейственных деревьев. Ее пунцовые губы улыбались, были готовы околдовывать, пленять, очаровывать.

– У вас легкомысленный вид, – сказала она. – Если бы вы знали, насколько все это опасно.

Конференц-зал, где проходила встреча, был полон. В первых рядах перед невысоким подиумом сидело «правительство в изгнании», а также представители русской эмиграции. Они скрывались от российской юстиции, называя себя оппозиционерами. Были английские журналисты, господа неопределенной внешности, быть может из Скотленд-ярда. Слышались голоса:

– Я всегда говорил, что Бородулин жив. Он слишком любил жизнь, чтобы добровольно с нею расстаться.

– Я думаю, он по-прежнему богат и по-прежнему ненавидит Вязова. Мы бы могли рассчитывать на финансовую помощь.

– Теперь у Вязова появился не мнимый, вроде нас с вами, враг, а настоящий, лютый!

Множество телекамер окружало подиум. Операторы прицеливались объективами в сторону еще пустых кресел, куда должны были сесть Бородулин и Подкопаев, в сторону пышного дерева с шаровидной кроной, стоявшего в кадке за креслами. Подкопаев и Вероника поднялись на подиум. Подкопаев уселся в кресло с золоченой спинкой, а Вероника на низенькую табуреточку подле дерева. Когда она устремила на дерево свои синие глаза, оно вздохнуло, привстало на цыпочках, увеличило шар своей кроны. Подкопаев и сам был как дерево, которое ликует при виде этой несказанной лазури.

– Господа, – обратился к залу Подкопаев, – сейчас нам предстоит найти отгадку захватывающей тайны, связанной с жизнью, исчезновением и новым чудесным обретением Леонида Исааковича Бородулина. Его по праву называют одним из самых блестящих людей нашего времени. Существует явная история и история тайная. Мнимая и подлинная. Когда эти две истории встречаются, на их пересечении возникает крупная личность. – Сказав это, Подкопаев изумился, ибо эти же слова говорил ему перед смертью генерал Филиппов.

Теперь, когда Подкопаев почти дословно повторил его фразу, тень генерала промелькнула в лондонском отеле «Дорчестер». Вслед за этим видением из боковой двери на подиум вышел Леонид Исаакович Бородулин.

Конечно, это был он. Худой, чуть сутулый, с длинными нервными руками. Безволосая голова с большим желтоватым лбом, чуткий горбатый нос, подвижные губы, жгучие бегающие глаза и острый подбородок, который, казалось, хотел коснуться кончика носа. Когда он улыбался, в нем появлялось что-то беличье, благодаря его острым резцам. Он был все тот же, только кожа лица стала еще более желтой, нездоровой, словно он переболел лихорадкой. И увеличилась худоба, так что дорогой пиджак висел на плечах.

Бородулин уселся в кресло и улыбнулся залу своей беличьей улыбкой, которая многим была знакома – от членов королевских семей до чеченских полевых командиров. На шее Бородулина был голубой батистовый шарф, тот, что обошел все мировые агентства и на котором он якобы повесился.

– Леонид Исаакович, – произнес Подкопаев, пожимая Бородулину руку, – рады вашему возвращению с того света. Как там, в Царствии Небесном?