Пф-ф, наука…

– Прости. Что же делать… Да, такого просто не может быть! Я же тебе говорил. Твое сознание, душа, да все что угодно, остается на месте, в теле. Если просто выключить твою медкапсулу, то ты осознаешь себя с своем теле!

– А я не могу-у! Я-то тут!

Все верно. В моем мире у Лиса нет всех прав. Он не видит консоль, он не видит кнопки выхода. Что он может сделать? Просто наблюдать. Странно, что фаирвол пропустил это соединение.

Леонид просто отрубает сеть. Аватар Лиса исчезает.

Спать… Просто спать.

«А потом уже буду выслушивать все упреки от команды и капитана. Что они переволновались, что думали, что я копыта отброшу.»– не трезво соображал Леонид: «Боже, бедный ребенок, сколько ему пришлось просидеть в моем мирке? Без возможности что-то сделать. И я хорош, даже внимания на него не обращал. Сколько он просто сидел и плакал?»

Корабль автоматически аварийно подрубился к сети. Леонид еще успел увидеть, что от Лисенка пришло письмо. С реальным обратным адресом, с именем, и идентификационными номерами. Как и положено нормально отправленному письму. И как только он успел запомнить адрес Ладоги?

«У нас переполох. Меня пытались отключить от сети на протяжении пяти часов. Опекунов известили о чрезвычайной ситуации. Рядом дежурит реанимационная бригада. Классно прогулялись. Жду повторения. Только в этот раз, чур, я человек.»

…

Очередное пробуждение.

Затхлое липкое пробуждение. Во рту стоит кислый вкус. Снова к горлу подкатывает рвотный позыв, но застревает в горле ломящим комом. Он хочет встать, но его ведет, и ему приходится ухватиться руками за кровать, чтобы не упасть.

Что же его заставило так подорваться в этот раз? Сон, снова этот сон, который и сном то не был. Бред. Горячечный ужас. Глаза, вымерший лагерь, разложившиеся тела. Мухи. И смрад. Но совсем не этот смрад замкнутой каюты, а смрад погибшего места.

Он с отчаянным порочным, мазохистским наслаждением пытается вспомнить все подробности жуткого кошмара. Но нет, это уже не сон, это реальные воспоминания. Ему уже который раз сниться этот день, вернее окончание дня.

А на столике среди пустых пластиковых тарелок, измазанных запекшимся соусом и масляных стаканов, стоит черная коробочка. Куб. Черный мерзкий куб сантиметров пятнадцать в высоту. Как символ его кощунственного предательства. Как укор.

Против воли с резью в глазах выступают слезы.

Он в который раз пытается смахнуть рукой влагу с лица, и натыкается на жирные остатки закуски. Как же можно так низко пасть. Он сейчас сам воняет не хуже этой горы грязной посуды. А еще рука натыкается на колючую щетину, и на куски чего-то прилипшего к щетине. В каюте есть зеркало, но как же противно сейчас смотреть в зеркало. Но, нет. Все хорошо. Зеркало уже заботливо зашторено чем-то. Да, об этом он уже позаботился заранее.

И новый приступ паники – а вдруг кто-то из экипажа заходил в его каюту! А вдруг он сам в пьяном бреду выходил на мостик! В конце концов, он должен был выходить, хотя бы для того, чтобы справить нужду.

И тут-же волна стыдного облегчения – доступ в капитанскую каюту есть только у капитана. Даже в экстренных ситуациях. А вон в углу и абсорбирующие салфетки. Как же стыдно! Сколько дней он уже ссыт и срет в эти салфетки?

И это еще не апогей падения. Ведь рано или поздно ему придется выйти.

Черная коробка на столе.

Все же его рвет. Все же выворачивает наизнанку. И это не последствие выпитого. Один вид «посылки» заставляет его опять пережить все те эмоции. Но и это тоже хорошо. Вместе с рвотой, его душу словно покидают излишние переживания. Словно амеба он медленно промакает рвотные массы салфетками. И отправляет их в срачную кучу.

А мысли снова возвращаются ко сну. И дальше, к воспоминаниям о проклятом спасителе. О прогнившей Леи, о подлости и собственной противной беспомощности.

Он на коленях. Он бережно придерживает левую руку. Почему она так болит? Когда удалось ее подвернуть? В голове не осталось воспоминаний об этом. В голове роятся только мысли об ЭТОМ.

Через гнетущую поволоку безразличия к своей судьбе, он собирает мусор, он отправляет его в утилизатор. Наконец-то он находит в себе силы заняться… Уборкой…

Холодок по спине. Мерзкий холодок, и он резко оборачивается, чтобы убедиться, что на него никто не смотрит. От резкого движения снова мутит, перед глазами плывет.

Перед глазами плывет.

Это все просто не может быть правдой.

…

Почему так часто хорошая идея оборачивается крахом? Не провалом или неудачей, а именно крахом. Полным, глубоким и безоговорочным.

Анатолий Окский, журналист, подающий надежды писатель на пике карьеры, вдруг решает стать одиночкой. Блогером. Он решает порвать со всеми своими старыми связями и начинает сольную карьеру.

Анатолий Окский, блогер, сделавший имя на проницательных разоблачениях. Блогер, попавший в сотню наиболее влиятельных людей, внезапно пропадает изо всех новостей. Почему?