Пи*ец, сказал отец

Папу я в свои планы не посвятил — заранее знал, что он повторит возражения Дэна. И другим родным тоже ничего не сказал — еще проболтаются. Моя соседка по квартире не возражала — она выросла среди собак. Итак, я съездил в приют в Ланкастер — это в пятидесяти милях к северо-востоку от Лос-Анджелеса — и стал расхаживать по узким проходам между клетками. Всматривался в мордочки и глаза — одни печальные, другие злобные, — разыскивая идеального щенка.

— Мне нужна собака, которая на всю жизнь останется малюсенькой, — сказал я сотруднице приюта.

И она привела меня к клетке с шестью крошками бурой масти. Какой они породы, я установить не мог. Судя по внешности, самые настоящие дворняги. Я ткнул пальцем в самого мелкого и через неделю, когда ему сделали прививки, забрал его домой. Назвал Ангусом, в честь соло-гитариста АС/DC Ангуса Янга.

И очень быстро осознал свою колоссальную ошибку. Ангус оказался веселым и ласковым псом, но энергия била из него через край, а одиночества он не переносил — тосковал. Если я оставлял его в квартире, то он тщательно покрывал ковер в гостиной другим ковром собственного изготовления — из какашек. Похоже, так он выражал обиду… или проявлял свою бунтарскую натуру. Мало того, он топтался на ковре и, хорошенько измазав лапы, отправлялся в путешествие по квартире. Копировал полотна Поллока, так сказать. Сначала я думал, что он просто не может дотерпеть до прогулки. Стал выгуливать его прямо перед тем, как надолго отлучиться. Что ж, на улице Ангус моментально делал свои дела… И все же дома меня непременно ждали завалы. Возвращаешься, берешь тряпку и скребок, драишь до седьмого пота. Чтобы квартира приобрела мала-мальски жилой вид, приходилось трудиться не меньше часа. Соседка относилась к ситуации философски, но даже ее терпение было на исходе.

Кульминация наступила месяца через два. Прихожу домой и вижу: дверца шкафа, где мы хранили собачий корм, нараспашку, гранулы разбросаны по всей кухне. Все ясно: опять Ангус наводил свои порядки. Обычно, едва я открывал дверь, Ангус встречал меня в прихожей, слюняво ухмыляясь и виляя хвостом. Но на сей раз его было не видно и не слышно. Оказалось, он в гостиной: лежит на кушетке лапками кверху. Ни дать ни взять победитель конкурса на поедание пирогов. Рекордсмен!

— Ангус, фу-у-уу!

Пес перевернулся на другой бок — точнее, попытался перевернуться, набитое брюхо мешало — и посмотрел на меня так, как еще никто и никогда. Точнее, никто, кроме одной студентки, которая как-то шла, пошатываясь, мимо моего дома в Пасифик-Бич. Шла, смотрела на мир скорбными глазами, потом споткнулась, и из ее рта вырвалась реактивная струя блевотины. Но с Ангусом произошло кое-что похуже.

Едва я приподнял пса с кушетки, из него хлынула какая-то жижа. Примерно такой потоп случается, если растянуть отверстие на емкости капельницы. Эта жижа — а досталось и кушетке, и полу — в буквальном смысле переполнила мою чашу терпения. Можно долго закрывать глаза на очевидное, но, увидев и унюхав свеженький собачий понос на своей мебели, прозреешь непременно. «С Ангусом придется расстаться», — понял я. Но как расстаться, если я его безумно люблю? Как бы устроить, чтобы я мог иногда навещать его у новых хозяев? Приютить его никто не соглашался — ни мои братья, ни друзья. Вот если бы родители… Двор в их доме большой, а Ангус рос быстро — прямо глазам не верилось. В приюте меня заверили, что он будет весить футов тридцать, никак не больше. А он к четырехмесячному возрасту нагулял уже тридцать пять.

Ангус чертовски обаятелен, и я смекнул: лучше всего как бы невзначай показать его родителям, а потом уже огорошить их просьбой. За маму я не волновался — ее легко уговорить. Но папа…

Итак, одним солнечным апрельским утром в субботу я поехал в Сан-Диего (Ангус всю дорогу сидел у меня на коленях) и без предупреждения заявился к родителям. Пса я нес на руках, словно великанского младенца.

— Ой! Кто это у нас такой хорошенький! — Мама выбежала из кухни и потянулась погладить Ангуса.

— Симпатяга, — сказал папа, теребя уши пса.

— Погоди-ка, а чья же это собака? — вдруг насторожилась мама.

— Понимаете, тут вот какое дело…

И я разъяснил все по порядку, смягчив некоторые подробности, чтобы Ангус казался не столь уж капризным, а я — не столь уж безрассудным.

— Мы не можем взять эту собаку, — отрезала мама. — Ты ее завел, ты за нее и отвечаешь. Разве мы можем брать собак только потому, что ты поступил, не подумавши? — В ее голосе все сильнее пробивалось раздражение.

Я удивился и занервничал: если уж мама так реагирует, то папа… даже вообразить страшно. А папа на несколько минут погрузился в молчание. Потом взял Ангуса за шкирку, приподнял:

— Что ж, мы сможем за ним присмотреть.

— Сэм! — Мама изумилась не меньше, чем я.

— Это всего лишь собака. Вот если бы Джастин прижил с какой-нибудь бабой ребенка и притащил нам…

— Вот чего не было, того не было, — хихикнул я.

— И смотри у меня, чтобы никогда не было, бля! — рявкнул папа с звериной серьезностью.

Потом вынес Ангуса во двор, погладил его по животу и посадил на дорожку: