Пядь земли

— Вы случайно не обвенчаны с этим галстуком? Выбросьте-ка его к шуту!

— Если хотите, могу и выбросить. Я ведь говорил уже.

— Говорить-то говорили, да не выбросили.

— А вы развяжите, я и выброшу. Ну развяжите…

— Вот еще. Прямо на улице кинусь к вам на шею… Так что ли? Зайдите, развяжу.

Вираг смотрит в одну сторону, в другую, пригибается, протягивает вперед палку, входит во двор. А там — по веранде, вслед за Шарой Кери — в кухню.

Стучат по ступенькам каблуки Шары Кери. Туфли у нее на ногах; сами туфли — загляденье, а стройные щиколотки, просвечивающие сквозь тонкие чулки… тут и слов нет. Юбка колышется — бегут по ней волны сверху вниз и никак не кончаются. Как волнение на море, которому ни конца нет, ни края.

— Входите, дядя Вираг, — открывает Шара Кери перед ним дверь и отступает в сторону.

— Нет, входите вы первая, — не соглашается Вираг, и переступают они порог одновременно.

Часто теперь ходит сюда староста — да ничего не меняется между ними. Так все и замерло на том, на чем в прошлом году остановилось. Каждый раз, уходя, думает Ференц Вираг, что ноги его больше здесь не будет. А пройдет день-два, и снова приходит он под каким-нибудь предлогом. Конечно, поддается Шара Кери нажиму, понемножку, помаленьку, а поддается; но только поддается так, как ветка осины: легко сгибается, да тут же и разгибается. Деревня наблюдает за ними все нетерпеливее; правда, многие думают, что они давно уж сошлись: кто поверит, что баба с мужиком так долго могут в дружбе находиться и не сойтись?..

— Ну, давайте сюда, — говорит Шара Кери и подходит к Вирагу. Развязывает ему галстук. Колено ее, будто ненароком, прислоняется к его колену, пальцы мягко задевают лицо. И не может удержаться Вираг: обхватывает ее обеими руками, притягивает к себе…

И в тот же момент звонкая пощечина раздается в горнице. Только не сразу отнимает Шара Кери ладонь: задерживает немного и вниз ведет, словно комара прихлопнула у старосты на щеке.

— Ну, это уж слишком, — мрачнеет Вираг.

— Слишком? Интересно! Если вы безобразничаете, так это не слишком. А если я защищаюсь, это, видите ли, слишком. Ишь вы, какой хитрый, — и что-то поправляет у него на груди.

Комната медленно идет кругом в глазах старосты. Это он безобразничает?! Это он хитрый?! Да ведь она сама колено к его ноге прислонила, она, а не соседка. Вот и всегда так: сначала раздразнит, а потом попробуй дотронься до нее — так лягнет, что лошадь. Плюнуть и уйти ко всем чертям — это было бы самое правильное. Да вот беда: до того крепко приворожила его повитуха — не может он без нее и двух дней прожить. Даже когда видит ее, разговаривает с ней, все равно не может. А если еще и не видеть…

— Готово. Я его уберу, чтобы вам не пришло в голову снова надеть.

И Шара Кери, помахивая галстуком, идет к шкафу. Спрятавшись за дверцу, шуршит одеждой. Вираг не видит, но хорошо знает, что сейчас она разденется, чтобы снова одеться. Каждый раз она это проделывает. Если в уличном платье была, переодевается в домашнее. Если в домашнем, то в уличное. Понимает Вираг, что делается это специально для него… Но что происходит сегодня — такого никогда еще не было. Вдруг выходит она из-за дверцы в коротенькой комбинации, в длинных чулках и обхватывает Вирага за шею, усаживает его на стул, сама садится к нему на колени.

— Так когда мы поженимся?.. — спрашивает.

— Ну… сказал же я… дойдет очередь и до женитьбы, — отвечает он с запинкой.

— Не увертывайся, милый, не увертывайся, очередь до этого все равно дойдет. Может, даже раньше, чем ты думаешь. Я пока еще немножко подожду. Но вообще-то, не советую тебе слишком долго тянуть, а то ведь… — целует она его в губы и спрыгивает с колен. Секунда — и халат ее застегнут на все пуговицы. Садится Шара Кери поодаль в плетеное кресло, руки складывает на груди и смотрит на Вирага, улыбается.

А Вираг сидит и не знает, на каком он свете. Наконец встает, шляпу надевает и, шатаясь, как пьяный, идет к дверям.

— Ноги моей здесь не будет больше, — бросает он на ходу и ругается. Но голос все-таки приглушает, чтобы не все расслышала Шара Кери.

— Ладно, ладно. Если вы мне понадобитесь, я сообщу…

И сообщать не пришлось. Где там! Еще вечер не наступил, а Ференц Вираг уже сидит в кооперативе, в канцелярии, и нетерпеливо высматривает в окно, когда повитуха пойдет домой. То, что она уходила куда-то, он заметил… День долог, чего только не случается за это время. Едва ушел староста от Шары Кери, как Лайош Ямбор к ней явился. Здоровается.

— Что с вами, мил человек?

А Ямбор столько нынче врал, что даже устал. Да и надоело.

— Эх, не спрашивайте… чтоб этому старосте пусто было. Солома у меня, знаете, кончилась… ну, пошел я, возьму, думаю, немного из Вирагова стога…

— Ладно, не рассказывайте, знаю я всю историю. Выглядите вы, скажу я вам, будто у сатаны в гостях побывали, — хохочет повитуха.

— Знаю. Да что поделаешь… Волосы-то вырастут еще. Я ведь к вам зачем? Мази какой хочу попросить.

— Мази? Мази я вам дам. А вы что же, так это и оставите?

— А что делать-то?

— Заявите на него.

— Заявить? Да ведь не он мою солому утащил, а я его.