Пядь земли

— Идут? — переспрашивает, будто ушам своим не верит. Оглаживает ладонями юбку на бедрах и, обняв Жужу за плечи, тянет к окошку. Эту вторую машинистку зовут Чипи. Чипи Фабиан. (Вообще-то она — Роза Фабиан, а почему ее Чипи прозвали, один господь ведает.) Жужа — девка совсем молоденькая, едва за девятнадцать перешагнула; Чипи же постарше, ей далеко за двадцать. Обе закончили экстерном четыре класса гимназии, так что из крестьянского сословия они уже вышли. Правда, и к господскому сословию не пристали: так, середка на половинку. Вроде мула, который ни осел, ни лошадь. Такую девку мужик в жены не возьмет, а благородный — и подавно. Да и нет вокруг молодых людей из благородных; а и были бы — выбрали б себе настоящих барышень. Правда, обе они говорят, дескать, все равно не выйдут замуж, из принципа. Ну, поверить им вряд ли кто поверит… О том, чего они хотят и чего не хотят, мог бы много порассказать, например, судебный исполнитель, который два года назад гимназию кончил и теперь служит здесь, в правлении. За сто пенгё в месяц. Ну, и еще кое-кто мог бы рассказать. Красный Гоз, например. Только у этих парней — душа широкая: любая тайна в ней затеряется так, что и не отыщешь… Чипи — девка высокая, стройная, а все же посмотришь на нее, и чувствуешь, будто чего-то ей или в ней не хватает. Что-то не так, не в порядке. Словно перед тобой молодое, зеленое дерево, которое потрепала буря. И кожа у нее на лице — словно она по ошибке умылась однажды каким-то едким мылом, да так и не смогла ошибку исправить. Носит Чипи модную, отливающую синевой юбку; но и юбка эта такая, словно девка в ней через кусты продиралась.

Жужа Киш — полная ей противоположность.

Девка она низенькая, крепко сбитая; на руке болтается золотая цепочка. А рука тоже округлая, плотная. На Жуже юбка, какие носят воспитанницы пансиона благородных девиц. Правда, до благородных девиц ей так же далеко, как кукушке до ястреба. Ну да что там. В конце концов, никому не запрещено учиться, где душе угодно. Или хотеть по крайней мере. Факт тот, что с четырьмя классами гимназии застряла Жужа в деревне, за пятьдесят пенгё в месяц. К тому ж не то чтобы особенно была она собой хороша; хоть молодая и здоровая, а здоровье это как-то выпирает из нее. Будто сучок из елового полена. Или кость из жареного карпа. Писаря и прочие служащие в правлении все нестарые, так что обе девки, можно сказать, постоянно среди поклонников. И все же чем дальше, тем яснее, что не очень-то светит им замужество.

Что-то они, должно быть, упустили, где-то шаг сделали неверный.

Сейчас ожидают они свадебную церемонию с таким выражением, какое бывает, наверное, у покорителей дальних земель, наблюдающих обряды и игры туземцев. В выражении этом — и любопытство, и чувство собственного превосходства. И даже презрение.

Секретарь правления — мужчина в расцвете лет, холостой и, как про него говорят в деревне, до баб сильно охоч. Но это опять же только его касается. Тем более что вообще жалоб на него нет. Дело свое знает… Пробежав взглядом очередную бумагу — об обязательных прививках для собак, — он поднимается, идет к окну, где стоят Жужа и Чипи, хочет тоже выглянуть, а те рады, смотрят на него во все глаза. Начальник суровое лицо делает и переходит к другому окошку. Чего вздумали! Сначала на шею повесятся, а потом и на голову сядут.

Открывает он сейф, достает гражданскую книгу, ленту. Это все, что ему требуется для совершения обряда.

Входит шафер, за ним сваты, невеста, жених и прочие, сколько в комнате умещается. Остальные снаружи ждут, на крыльце.

Машинистки смотрят на невесту, смотрят — и даже лица у них бледнеют; от снисходительного выражения не остается и следа. Чипи взволнованно шепчет что-то Жуже. Та улыбается, а по спине у нее пробегает странный холодок. Писарь пришел из соседней комнаты, встал у косяка; из-за его плеча тянет шею судебный исполнитель; двое мужиков забыли ненадолго про свой камыш. Все глаз не могут оторвать от невесты. Даже не шепчутся друг с другом. Да и в голову как-то ничего не приходит: настолько хороша невеста. Секретарь медленно, торжественно ленту свою надевает через плечо, открывает гражданскую книгу, приглашает невесту и жениха к столу (жениха пришлось вытаскивать из какого-то дальнего угла) и, чуть ли не растрогавшись, совершает короткую церемонию. Потом пожимает невесте и жениху руки.

Регистрация проходит, как всегда, как любая регистрация; и все же обе барышни-машинистки чувствуют: что-то сегодня не совсем как обычно. Должно быть, потому что невеста сегодня — всем невестам невеста. И не ради жениха она такая, не ради этого сморчка плюгавого — а ради самой себя да еще ради всего девичьего племени. Не появляйся на свете хоть изредка такие невесты — парни, на что уж плохо женятся, а и совсем бы, наверное, жениться перестали.