Пьяная стерлядь

Надя сначала лежала в московской больнице, потом ее перевели в Тобольск. В редкие минуты просветления она видела перед собой лицо мамы, папы и мужа. Но эти минуты случались все реже. Надя так и не выкарабкалась. Около года она провела в психиатрическом отделении и потом, наконец, отмучившись, умерла. Муж воспитывал сына сам, а Надины мама и папа остались одни и как-то доживали.

Регину Владимировну в парке видели почти каждый день. От нее старались держаться подальше, особенно мамы с колясками. Она подходила к каждой, заглядывала в глаза и спрашивала, не видели ли девочку на велосипеде. Девочка потерялась, уехала вперед на трехколесном велосипеде. Худенькая такая, в курточке красной. Не видели? Мамы отвечали, что не видели, и старались побыстрее убежать от этой страшной, огромной, расплывшейся, явно больной женщины с давно не мытыми волосами, в грязной кофте.

— Лена! Лена! — кричала Регина Владимировна на весь парк и шла дальше, подходя к очередной женщине с коляской: — Вы девочку не видели?

Тот горбатый мосток через пруд наконец рухнул. Теперь, чтобы покормить уток, приходилось давать круг в объезд. Новый мост никто ставить не собирался. Бабули, которые гуляли в этом парке каждый день, говорили, что и не надо ставить — одни беды от него, и пугали молодых мамочек рассказом об утопшей девочке.

Сережа остался жить в каком-то богом забытом городке поселкового типа, где у него случился очередной «экспедиционный роман». Домой, к матери, приезжал редко. Детей у него не было. Он и не хотел.

Лифт

Надежду Кирилловну в подъезде терпеть не могли, как и ее йоркширского терьера по кличке Максик. Она начинала скандалить уже с утра, как только выходила с собакой на прогулку. Консьержке доставалось за плохо вымытый пол, за то, что Надежда Кирилловна опять всю ночь не сомкнула глаз, слушая, как хлопает подъездная дверь.

— На ночь надо запирать, — говорила она.

— Люди же возвращаются, гости, работа, — оправдывалась консьержка Алла.

— Приличные люди по ночам не шляются, — стояла на своем Надежда Кирилловна.

Алле почти исполнилось шестьдесят, у нее были внук и беременная невестка, а еще дом в Ставрополе, в котором нужно было достраивать второй этаж. И сердце болит, и давление скачет.

Надежде Кирилловне недавно исполнилось семьдесят семь. Каждый день рано утром в розовых кроссовках она выводила Максика на прогулку. Каждый день она отчитывала Аллу то за пол, то за палисадничек, разбитый перед каждым подъездом. В обязанности консьержки входили прополка, полив и высадка новых растений. Алла не любила копаться в земле, рука у нее была тяжелая, ничего не приживалось. И Надежда Кирилловна, особенно поздней весной, сообщала Алле, что консьержка из соседнего подъезда следит за цветами лучше. И сирень у нее зацвела. А через дом даже альпийская горка есть. Очень красиво. И только около их подъезда растут чахлые бархатцы, приткнувшиеся сбоку ромашки и нет ни одного розового куста.

— Вот в Англии за такой сад вам было бы стыдно, — говорила Надежда Кирилловна.

— Мы ж не в Англии, — отвечала Алла.

— И очень жаль!

Каждый день Надежда Кирилловна сообщала Алле, что она происходит из очень древнего уважаемого рода. И если бы они были в Англии, то она была бы как минимум баронессой. И хотя здесь она — обычная пенсионерка, дела это не меняет.

Терьер Максик был под стать своей хозяйке. Он совершенно четко осознавал себя йоркширским терьером и кидался на всех собак. Большие собаки смотрели на него с недоумением и не проявляли должного уважения, отчего Максик начинал биться в истерике.

Точно так же билась в истерике Надежда Кирилловна, когда жена «главного по подъезду» решила покрасить стены в розовый цвет и выложить пол плиткой под мрамор.

— Господи, это же просто кошмар! Китч! — кричала Надежда Кирилловна. — Я не собираюсь сдавать деньги на этот ужас!

Все остальные жильцы молча сдавали: им было совершенно наплевать — розовые стены или зеленые.