Пьяная вишня

Оргазм накрыл черной яростной волной, заставляя выгибаться и кричать. А потом накатила томная расслабленность. Нирвана… Сладкий почти обморок...

В себя Труди привели прикосновения. Волк — такой родной и в то же время такой незнакомый — осторожно гладил ей шею, касался кончиками пальцев лица, чертил вокруг сосков и пупка. Тут оказалось щекотно, и Труди засмеялась, открывая глаза. Волк тут же отдернул руку, и вид у него сделался виноватый:

— Это какое-то безумие. Читал про истинность, но даже не предполагал, что все… вот так. Что крышу сорвет настолько, что я кинусь на женщину, чьего имени не знаю, которую вижу в первый раз в жизни…

— Во второй, — возразила Труди и прижмурилась, наслаждаясь моментом.

— Но…

— У тебя была маска с фильтром на лице, рядом валялся труп и стоял недеактивированный фугас, а мне было тринадцать…

Глаза волка округлились, и он пораженно выдохнул:

— Маленькая скрипачка…

Труди кивнула, мгновенно посерьезнев:

— Я почуяла тебя, но в тот момент ничего не поняла, кроме того, что ты пахнешь моими любимыми конфетами. Маленькая ведь была, глупая. Еще и течки первой не пережила. О конфетах больше думала, чем о парнях. Потом искала… Знаешь, как я мечтала тебя найти! Но мне сказали: режим секретности, гостайна, никакой информации о личном составе спецотряда «Вихрь».

— Я вышел в отставку. Точнее, комиссовали после ранения. Недавно, — волк кивнул куда-то вниз, и Труди, проследив за его движением взглядом, увидела поперек широкой, заросшей темным волосом груди еще совсем свежий, розоватый шрам.

— Больно? — желая коснуться и в то же время боясь навредить, спросила она.

— Почти нет. Зажило. Но прежние нагрузки уже…

— А тут ничего не болит? — перебивая, поинтересовалась Труди, на этот раз уверенно касаясь пальцами скулы своего потерянного и обретенного истинного.

— Нет, — удивленно вскинул брови тот и вдруг охнул, потому что маленький, но крепкий кулак в ту же секунду впечатался ему в физиономию.

— Это тебе за те пятнадцать лет, что я жила без тебя, зная, что ты где-то есть, но не имея возможности узнать, кто ты! А это, — Труди треснула снова, и волк со странной улыбкой на лице позволил ей это, даже не попробовав прикрыться. — Это за то, что я творила со своей жизнью, поняв, что счастья мне без тебя нет и не будет!

Труди все-таки заплакала и притянула своего волка к себе, ища успокоения в его тепле, в его силе. Тот обнял, баюкая, и тут же за это вновь поплатился. Не удержавшись, Труди напоследок коварно и больно укусила его в плечо:

— А это за то, что ты меня трахнул так, что я чуть не умерла от оргазма, но так и не сказал, как тебя зовут, дубина ты стоеросовая!

Все еще безымянный волк засмеялся, целуя мокрое от слез лицо Труди, а после шепнул ей в самое ухо:

— Рейнер. Меня зовут Рейнер.

— Я тебя ждала всю жизнь! — Труди хлюпнула носом, а после решительно обтерла его о все то же многострадальное плечо истинного. — Понимаешь? А тебя не было. И я… Я куролесила и блудила, пару раз чуть руки на себя не наложила — только музыка и спасала, а ты… Ты просто взял и дом рядом с моими родителями купил!

И тогда Рейнер отстранил Труди от себя, улыбнулся и, невольно вторя мудрому Мартину Зиверсу, сказал:

— Единый не дурак, знает что да как.