Пьяная жизнь

Ну и, конечно, курил дядя неописуемо соблазнительно.

Особенно впечатлял ритуал неопытных, «зеленых».

Заметив интерес в моих глазах, дядя, выпустив через

ноздри дым, спросил:

- Хочешь попробовать?

- Хочу.

- Правильно! Ты уже мужик, а каждый мужик должен

курить, – сказал «воспитатель», отгрыз кончик папиросы и

окурок протянул мне:

-Вот так,- «Су-у!», - набирай дым в рот. – «Фу-у!», -

выпускай. Только не вдыхай, а то будешь кашлять. Мама

услышит и нас поубивает.

Я выполнил все, как было продемонстрировано учителем.

Мне не стало плохо, наоборот, понравилось. Почти английский,

по своей торжественности, ритуал стал нашей мужской тайной на

весь период моего пребывания в Харькове.

Валерий Варзацкий

…С того времени начал покуривать за летней кухней. Как

научился затягиваться - не помню, но, видимо, настолько «вошел

в роль», что потерял бдительность и дяде, по «ходатайству»

мамы, пришлось в один из своих «залетов» в Доманёвку, скрепя

сердце, искоренять плоды трудов своих неправедних при помощи

ремня.

Пострадала

задница,

но

курение

осталось,

замаскировалось, законспирировалось. Только летом 1961 года,

заболев сильнейшим воспалением лёгких, впервые почувствовав

дыхание смерти, «завязал». …Чтобы «развязать» в 1968-м,

достигнуть пика в 1977–1991–м (3-4 пачки в день), бросать

«тысячу раз», как Марк Твен, и последнюю сигарету выкурить 31

декабря 1999 года.

Ремень, горящая задница – хорошие зарубки на древе

прошлого, мгновенно возвращающие к теме разговора.

Первый и последний раз за пьянку меня мать лупила в

первом классе. Было это так.

Школа

Жил по соседству мальчик Сережа. Папу – моряка

политические штормы средины 50 – х выбросили «на укрепление

сельского хозяйства», председателем райисполкома в Доманёвку.

Мама закончила консерваторию и дома постоянно играла

на пианино. Сережа был «своим» пацаном, но уж больно каким–

то скромным, городским, воспитаным. На дне рождения

«ущербность» именинника проявилась в полной мере.

Мы, то есть я, Борька, Витька, Алька, Вовка приближаясь к

дому Серёги уже предвкушали что сейчас выпьем винца,

вишневочки, наедимся жаркого, холодца, голубцов, колбаски,

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

пельменчиков. Закусим тортиком, запьём компотом из

чернослива и груш. Ну, как всегда и везде. Как обычно.

Не тут-то было! На застланом белой скатертью столе

стояли вазы с конфетами и печеньем, вазочки с вареньем и

дивной красоты, фиолетовые с золотом, чашки на блюдечках.

Бока чашек и дно блюдец украшали сценки из старой сельской

иностранной жизни.

Но где же рюмки или хотя бы стаканы?! А «закусь»?! Нет!

Мы почувствовали, что тут не нальют. Решение возникло

мгновенно. Я кивнул Борьке в сторону двери. Не сговариваясь,

быстро вышли на улицу и побежали ко мне. Пока домработница

продолжала носить из кухни еще что– то съедобное, мама, с кем–

то переговариваясь, еще играла на пианино, трехлитровая банка с

вином уже была под моим стулом. Вышло почти по –

Высоцкому: «…Мама была с друзьями, каштан уже опал!»

Подвел «слабак» – именинник. Когда красивая мама после

официальных слов удалилась, сказав, что мы уже взрослые, и она

не будет нам мешать, мною в чашки было налито вино. Все,

включая девочек, пригубили. Сережа, позорник, на радостях

выпил все! Там и было то полчашки всего, но ему хватило.

Вдруг, закатив глаза, дружок сполз со стула и улегся на пол…

Таких прецедентов в нашей компании еще небыло. Кто–то

шепнул: «Тикаемо!», - и мальчики исчезли. Перепуганные

девочки сразу рас сказали маме Сереги кто был «закоперщиком»,

как у нас тогда называли инициаторов плохих дел. Мама

позвонила папе. Тот, вызвав в кабинет мою маму, работавшую

счетоводом, сказал, что ее сын – пьяница споил его сына, еще не

нюхавшего спиртного. Он таки был прав! Мы совсем забыли, что

Серега с нами в «пьяные игры» не играл.

Валерий Варзацкий

Тем временем, прибежав домой, я, в предчувствии

неотвратимости наказания, уселся делать уроки. То, что кара за

содеянное наступит так быстро, не ожидал. Прошло всего минут

сорок. Вдруг громко взвигнула калитка, послышался стук

бегущих ног, двери, входная и в комнату, распахнулись почти

одновременно. Я даже не успел повернуть головы, как

разъяренная мать с криком: «Убью, гада!» - начала хлестать меня

«авоськой». Вскочив из-за стола, я интуитивно выполнил золотое

правило вратаря – бросившись навстречу нападающему, сократил

угол атаки. Мать не рассчитала расстояния и почему-то выронила

«авоську», улетевшую под кровать. Она попыталась её найти,

освободив дверной проём. Выход на свободу был передо мной!

Беги же на улицу, там она точно лупить не будет. А я, одурев,

побежал в «большую» комнату, через коридор напротив, и,

забежав за круглый обеденный стол, размазывая сопли и слезы

заверещал:

- Цэ нэ я! Чого ты бъеся?!