Пианист

– Ничего там не произойдет, Альберт. Ты меня просто удивляешь. В конце концов, Испания ничем не отличается от любой европейской страны. Когда мы были у Мийо, никому из вас не пришло в голову высказать сомнения по поводу Клоделя, а ведь именно его драма «Христофор Колумб» вдохновила Мийо на музыку. У Мийо слава демократа и стихийного прогрессиста, в то время как Клодель – опасный святоша, но во Франции знают, что делают. Они умеют различить слона в собственном зоопарке и уважать его.

Тереса понимала, что Роселя гораздо больше, чем Луиса Дориа, заботит, что может произойти в Испании. Но и Альберту не хотелось беспокоиться понапрасну, он старался убедить себя, что это простое сведение счетов между полицейскими, сторонниками различных политических направлений. Однако весь день семнадцатого он прожил в ожидании внезапного появления Бонета, хотя и пытался работать; но из головы не шли планы и проекты: что делать, как быть, а может, предстоит включаться в вооруженную борьбу или даже бежать в СССР, искать убежища на родине социализма. Пусть мне не нравится Сталин, но я вовсе не противник советского строя, надо признать, что им удалось построить гигантский оплот социализма, способный противостоять заговору международной реакции. Временами он впадал в полное отчаяние: все планы рушились, разлетались вдребезги, и в том была рука судьбы.

– Восемнадцатое июля тысяча девятьсот тридцать шестого года, день Святого Камило, – провозгласил Дориа, глядя в календарь «Берр». – Через час я произведу вам смотр. Мы идем к Мийо, и я не хочу упустить из виду ни одной мелочи.

– Я, наверное, не пойду.

– Да я же все устраивал ради тебя… Ты недавно в Париже. Тебе это нужно, как никому. Ларсен идет, чтобы послушать меня, а Тереса просто обожает смотреть чужие квартиры.

Тереса эту ночь провела у Дориа и спокойно отнеслась к его очередной шутке. Ларсен явился в десять, одетый под шведского поэта, галстук бантом, светлая бородка чуть подстрижена, а волосы зачесаны так, чтобы по возможности открыть лицо. Дориа потребовал, чтобы Альберт надел смешную шляпу с широкими опущенными полями и очки с круглыми стеклами в тонкой позолоченной оправе.

– С твоим лицом да в твоей одежде ты похож на швейцарского ботаника.

Росель наотрез отказался от шляпы, и она перешла на голову Тересы.

– Помните главное: инициатива должна быть в моих руках. Я задаю тон, а если он обратится к кому-нибудь из вас, постарайтесь перевести разговор на меня.

– Чокнутый. Ты совершенно чокнутый, – повторял Ларсен, старательно выговаривая слова, которые начинались на «ч», видно, ему нелегко давалось выталкивать воздух сквозь зубы.

– Чокнутый. Совершенно чокнутый.

Неподалеку от дома Дариюса Мийо Дориа купил букет желтых цветов, и, когда служанка открыла им дверь, Дориа, не называя своего имени, букетом вперед ввалился в прихожую, а служанка, здоровенная женщина, заступила ему дорогу и потребовала объяснений. В прихожую вышла Мадлен Мийо, двоюродная сестра и жена композитора, и учтиво, как полагается хозяйке дома, приняла букет.

– Эти цветы, сеньора, мы принесли воительнице. Они знак победы, а в вас мы чувствуем силу победителя.

Я, воительница, удивлялась мадам Мийо, пока Тереса, следуя наставлениям Луиса, ослепительно улыбалась, а Ларсен с Роселем от замешательства готовы были сквозь землю провалиться. В салоне, где находился рояль, восседал Мийо – на софе, придававшей восточный вид всему салону, заполненному безделушками, привезенными из путешествий по Дальнему Востоку, Советскому Союзу, Латинской Америке. Черная шапка волос над большим лицом с тонкими чертами и свисающим двойным подбородком придавали Дариюсу Мийо сатанинский вид. Но стоило ему открыть рот, как сразу же становилось очевидным его вдвойне средиземноморское происхождение, вдвойне потому, что он был провансалец и еврей, а сегодня у нас присутствие Средиземноморья особенно ощутимо, потому что вы, насколько я понимаю, из Барселоны. Он называл имена, которые их объединяли: Момпоу, Виньес, Супервиа, да, Супервиа, замечательная певица. Я сейчас работаю над вещью, связанной с Испанией – о Христофоре Колумбе, по драме Поля Клоделя. Надеюсь, она будет исполнена еще до наступления зимы.

– Клодель меня страшно увлек, пожалуй, даже больше Кокто, с которым мне довелось работать несколько раз. Видите ли, Кокто человеку моего поколения и моей восприимчивости не сулит неожиданностей, а Клодель – это авантюра, мы привыкли считать его певцом смерти, а он, напротив, умеет поэтически оживить то, что мне представляется идеологически мертвым. Я говорю вам это с полным знанием дела, как человек, осознающий себя евреем во всех смыслах.

– Сколько святой воды во Франции! Не хватало только, чтобы благочестивый Мессиан встал во главе ура-патриотического авангарда.

Углы бровей у Мийо поднялись.

– Вам не нравится Мессиан?

– Мне не нравятся мистики.