Пианист. Осенняя песнь (СИ)

— Ну это мне сейчас будет, — сказал Миле Вадим, — вблизи же все ща бемоли* заметны. Хотя Захар Иосифович и с последнего ряда большого зала филармонии ни одного не пропустит.

Перешли в кабинет, расселись. Вадим открыл пианино, но тут Надежда Дмитриевна сказала:

— Подожди минутку, я сейчас. — Ушла, но быстро вернулась. — Так вы врасплох меня застали, ничего не успела приготовить, никакого подарка свадебного… Милу поздравить хочу. Вот, возьми, Мила… это еще мамин. — И Надежда Дмитриевна раскрыла руку. На ладони лежал тоненький золотой браслет с подвеской-лепестком. — Там гравировка, буква «Л», маму Ларисой звали, и тебе подойдет. Носи на счастье.

— Спасибо! — Мила приняла подарок с благодарностью. — Красивый какой!

— Поздравляю вас с Вадимом! Дай-ка я сама застегну, смотри, вот замочек тут.

Захар удовлетворенно переглянулся с Лиманским-старшим.

— И я поздравляю, — сказал Виктор Львович.

А потом Вадим заиграл. И это был безудержно-мажорный вальс Крейслера в виртуозном переложении Рахманинова.

Захар слушал с блаженной улыбкой, а когда Лиманский закончил, первый захлопал, восклицая:

— Браво, Вадик, браво! Это в сто раз лучше всего, чему я тебя учил! Сколько счастья в музыке! Вот она — «Радость любви»*

* ща бемоли — фальшивые ноты (арго музыкантов)

* Радость Любви — Фриц Крейслер — Liebesfreud, вальс в переложении для фортепиано Сергея Рахманинова

После Крейслера вернулись в гостиную, еще пили чай, Захар рассказывал про концерт. Вадим только головой качал и смущался, но не спорил на эмоциональные отступления Травина.

— Нет, ты только вспомни, Витя, — Захар по обыкновению схватил собеседника за руку, — как мы с тобой в первый раз собрались и решали, что делать, как учить этого вундеркинда. Он же меры не знал, от рояля изолировать приходилось! Сутками бы играл. В пятнадцать лет — все прелюдии Рахманинова! И ты мне отдал мальчика, поверил. Даже если бы не было других, одного Лиманского достаточно, чтобы сказать «это мой ученик» и помереть.

— Захар Иосифович! — в один голос воскликнули Мила и Вадим, Травин отмахнулся.

— Нет, правда, нельзя так, — поддержала Надежда Дмитриевна.

— Ну ладно, ладно, тогда гордиться.

— Вот это другое дело, — согласился старший Лиманский. — Я архив собираю, дневник концертов веду. Записываю все. Рецензии, статьи сохраняю на сайт в оцифрованном виде. Вадик еще в школе учился, а о нем уж писали в «Музыкальной жизни».

— Ну все, началось, — тихо сказал Вадим Миле.

— Они все тобой восхищаются, — отвечала она.

— А ты?

— И я…

Мила постеснялась сказать «люблю», но она подумала, что это может быть важнее восхищения. Наверно, Вадим понял. Взял за руку. Надежда Дмитриевна заметила и улыбнулась почему-то грустно. Пальцы Вадима нащупали цепочку браслета на запястье Милы, потом она почувствовала нежное пожатие. Да, Вадим понял…

Не заметили, как и время прошло. Мужчины в кабинет ушли, еще что-то гастрольное обсуждать. А женщины на кухню.

В четыре пары рук быстро справились с уборкой, посуду перемыли большей частью по старинке.

— Пока машинка эта просватается, я три раза и вымою и перетру, — говорила Надежда Дмитриевна, расставляя в пенале тарелки. — Это Вадик мне подарил посудомойку на день рождения. Из Японии привез! Как принесли в дом, я обомлела, страшно подойти было сначала. Она шипит, ворчит, звенит все время, режимы там какие-то. Я испортить боялась. Потом привыкла. Он со всех гастролей что-нибудь нам привозит.

— А мне из Японии макбук привез и графический планшет Маконовский. Я так хотела! Рисовать хочу научиться.

— Рисовать она хочет! Уже хотела гимнастикой заниматься, потом по скалам лазать, теперь вот это, волосы зеленые и железки, а еще и рисовать, — беззлобно начала ворчать Светлана, она стояла рядом у мойки и перетирала чашки.

— Нет, ма, рисовать я по-настоящему хочу, но в планшете, графический дизайн. Это супер!

— Балует тебя Вадим, вот что я скажу. Он как принес подарки — я не хуже тебя, Надя, обмерла! На эти деньги можно полгода жить, а тут… как это… гаджеты. Они же поломаются.

— Нет, фирменные не поломаются. А я научусь! Я на курсы записалась.

— Это же хорошо, — одобрила Надежда Дмитриевна. — Ну, вот и управились. Спасибо, Мила. И… знаешь что, ты прости, вышло несуразно. С Инной.

— Нормально вышло! — Ольга свое мнение и тут решила отстоять.

— Уймись, не спрашивают тебя! Идем, дай людям поговорить, — утащила Ольгу из кухни Светлана.

— О чем уж тут говорить…

Надежда Дмитриевна села за стол, руки положила перед собой. Мила стояла, ждала. Она в этот вечер все молчала, молчала. Не знала, хорошо ли. Вот здесь она, есть, а как будто и нет. Надо же отвечать. И там, за столом, может, надо было Инне ответить. И то сидела, как пробка, молчала…

— Я что сказать хотела тебе… ты сядь… или нет, — Надежда Дмитриевна переставила на столе солонку, смахнула несуществующие крошки, встала, — лучше пойдем, я покажу тебе.

Они прошли в спальню. Надежда Дмитриевна раскрыла шкаф. Там в большом отделении на штанге Мила увидела несколько платьев, они висели в стороне у стены, а в центре свободно — белые рубашки и фрак.