Пианист. Осенняя песнь (СИ)

— Хорошо, с тобой, может, и усну. Обычно, если я играю в Питере, то прихожу к Захару и играю.

— После концерта?!

— Да, те места, которые мне не понравились.

— Ты фанатик… это ужасно… я тебя обожаю… поцелуй меня…

— Постой, я забыл.

— Что?

— Я хочу сохранить мои цветы!

— Но как? Они завянут, и даже раньше, чем это произойдет, мы уедем, а они останутся здесь. Как это ни печально — лучше их выбросить, иначе нас встретит мертвый букет. Я часто думаю об этом. Зачем так? И раньше не понимала, даже сердилась, что живые цветы убивают ради короткого удовольствия, — Вадим внимательно слушал ее, Мила продолжала, — поэтому я никогда не рву полевых цветов, тех, что выросли сами — они принадлежат природе, должны родиться, жить и умереть в положенный срок. Мне всегда жаль ландыши, фиалки, подснежники, которые по весне бабульки на углах продают. Но садовые цветы — другое, ими украшают, они часть радости и для этого расцвели. И если из них не составят букет и не подарят или не дополнят интерьер, не оформят сцену — значит, они родились зря. Никто не увидел их красоты и не испытал радости. Когда я это поняла, то стала любить срезанные цветы. Вот, такие глупости говорю тебе…

— Нет! Пожалуйста, рассказывай дальше! Расскажи мне, как ты выбрала эти? Почему белые? Сейчас я их сфотографирую, и так они останутся у меня. — Лиманский снова взялся за мобильный. — Вот так… и еще… — Он несколько раз щелкнул букет, который лежал на стойке.

— Почему белые? В них свет, как в твоей музыке. Они… — Мила смотрела на Вадима, подыскивая слово. — Я… их услышала. А еще подумала, как они будут у тебя в руках на сцене. Это красиво — черный рояль и белые розы и каллы. А потом-то я не знала, как их тебе отдать! Бегом хотела вокруг колонн. Из ложи вниз никак! Ха-ха… И побежала бы, хорошо билетер, такая милая, она меня к тебе на сцену выпихнула. А ты… целоваться, при всех! Что те две старушки подумают.

— Какие старушки? — насторожился Вадим.

— Ну… они… мы с ними давно знакомы на самом деле, столько же, сколько и с тобой, но я не знаю, как их зовут.

— Ничего не понимаю.

— Они нам с Тоней встретились, еще тогда, я тебя на афише увидала и поняла, что ты пианист. А эти женщины там тоже были.

— На афише?

— Нет, около метро, по дороге в филармонию. А Тоня, ну, ты же ее знаешь, болтала всякое вроде «твой Лиманский» — они и услышали. С того и пошло. Потом мы все встречались, встречались. И на концерте рядом сидели, кстати, говорили там про твою знакомую, которой ты делал предложение.

— Что?!

— Так они говорили, что после концерта, кажется в Испании, ты ее подвез до гостиницы и…

— Боже мой! — Лиманский рассмеялся, закрыл глаза ладонью. — И ты поверила!

— Нет, я и тогда не поверила. Но они были очень убедительны.

Вадим все смеялся.

— Однажды я и в самом деле разгоню эту питерскую команду и попрошу Семена группу прикрыть.

— Не надо, они же тебя любят. — Про домыслы поклонниц о ребенке Мила ничего не сказала, она надеялась, что поболтают и забудут. — Хорошо, я тогда здесь на кухне в раковину цветочки положу. И пойдем с тобой в душ.

Мила снова оказалась под защитой стен Белой Башни.

Мила лежала рядом с мужчиной, который взял ее из прошлой жизни. Да, как в сказке — приехал и забрал. И вот она обнимает его, чувствует, как под ладонью бьется его сердце, слышит дыхание, вбирает тепло рук… Его рук! Он мог одними лишь прикосновениями свести с ума. Чуткие пальцы не просто ласкали, они заставляли любовь звучать. Такой странный и прекрасный — ее муж, Вадим Лиманский.

Было Миле о чем поплакать, но вместо этого только радость жила в ней. И звучала в душе музыка. Сияла и переливалась, преломляясь в хрустальных подвесках великолепных филармонических люстр, возносилась к циркульным сводам, расцветала капителями колонн, завораживала, забирала в себя. Обнимала, как Вадим. Или это и был он?

Нежные губы, осторожные пальцы — он ласкал, как в первый раз. И не было для него запретов, Мила отдавалась вся, раскрывалась и принимала, замирая от нежности.

Потом он уснул, пальцы расслабились, дыхание стало глубоким и ровным. А Мила все не спала, слушала тишину дома, думала о далеких огоньках на дамбе, что видны из окон, и про рассвет. Каким он будет? Ясным или пасмурным? И о том, что дом всегда их будет ждать. Вадим решил так, оставил это место для себя.

На кухне зазвонил телефон Лиманского. Мила тихонько выбралась из объятий мужа и побежала туда, наверно, администратор или Роза Ибрагимовна. А вдруг уже надо выходить, а они так и не собрались!

— Алле, — Мила приняла вызов, говорила шепотом, хоть кухня и была далеко от спальни.

— Мила, как хорошо что ты подошла! — это говорила Надежда Дмитриевна. — Я все, что нужно, сделала, уложила, и осталось только вам передать. Еще кое-какие вещи Вадика, две пары белья, носки, на первый случай. Он же не поедет в коттедж.

— Спасибо!

— А почему ты шепчешь?

— Вадим спит.

— Прости, я разбудила?

— Нет, я не спала, только он. Устал.

— Пусть отдыхает. Когда вам надо быть в Пулково?

— Мы так и не знаем ничего насчет вылета. Ждем звонка администратора.