Пианист. Осенняя песнь (СИ)

Вечерами Мила включала записи Вадима, она слушала и слушала, как он играет. А руки её не были праздны: Мила расписывала и вырезала, составляла композиции и букеты… Осень… Осень… Осень…

В один из вечеров поняла, что не хватает музыки Вадима. Его волшебной игры, такой понятной для неё теперь, родной, невероятно печальной и страстной. Это должно звучать!

— Это должно звучать! — воскликнула Мила и с того момента уже не представляла свою инсталляцию Павловска безмолвной.

Она втянулась в собственную иллюзию, Миле казалось, что воссозданный кусочек того осеннего мира, того дня их встречи — всё, что у неё есть. Листья шелестели и покачивались на ветру, и звучал рояль. Играл Вадим — она выбирала только его записи и то, что ей нравилось.

Мила ничего не понимала в музыке, она слушала и говорила себе: “Вот это и вот это подойдет. Здесь он печалится, а тут вспоминает что-то хорошее… а вот здесь — это любовь…”

Картина Павловска в цветочном магазине представляла собой часть Старой Сильвии со статуями Талии и Мельпомены и той дорожкой, что вела к каменным руинам амфитеатра и обрыву. Внизу открывался изумительный ландшафт английского парка — изгиб русла Славянки, и вдали башня Шапель… Мила с художниками пересмотрели множество иллюстраций, сначала хотели использовать фотографии, но потом сошлись в мнении, что лучше будет написать все фоны, используя фото. Нарисованный Павловск оказался более живым, чем запечатленный на фото. Мистическим, таинственным.

У Милы получился как бы грот с расписанными стенами и задником-перспективой, а перед ним выставляли букеты. На полу, на лестницах-стремянках. Мила составляла букеты, которые гармонировали с шелковой осенней листвой. И еще она нашла и заказала шары-сувениры. Не зимние, а такие, как Вадим подарил ей, — с листьями.

У художников были друзья на местной телестудии. Сняли репортаж, запустили рекламу. И неожиданно народ пошел посмотреть. Слухами земля полнится, скоро люди стали спрашивать друг у друга: “А вы видели уже Осенний грот?“, и посетителей в магазине все прибавлялось. А когда Ирина Петровна милостиво разрешила рядом с букетами выставить и картины — цветочный салон превратился в арт-галерею. Милу это радовало. Ей казалось: чем больше людей услышат музыку Вадима, подумают о нем хорошо, мысленно выразят благодарность — тем будет лучше ему. Ведь она делала все для него.

А время шло, золотая осень превратилась в позднюю. В парках и скверах оголились деревья, листья опали и сбились в мокрые кучи, и ничто уже не напоминало о прощальных солнечных днях. Дождь бесконечно полз по стеклам витрин, и только в цветочном магазине оставался еще нетронутый мирок Милы. То место, где она прятала и хранила свою любовь к Вадиму.

После закрытия Мила оставалась, включала музыку громче и слушала, слушала. Ей начинало казаться, что Вадим говорит с ней, рассказывает о своей жизни. То, о чем никогда бы не сказал в интервью журналистам. Было в нем много больше. Мила стремилась понять. Дома она смотрела записи и замечала, что молодой Лиманский играл иначе, она не могла объяснить, в чем заключалось различие. В его исполнении было больше азарта, яркости — может быть, чуть показной, — он не хвастался, лишь говорил: я могу. Радовался этому, своему мастерству. Не самолюбование, а именно радость. И казалось, ничего не существует для него, кроме музыки. Он отдавался ей, служил, любил, дышал для неё. Наверно, женщинам тогда не было места с ним рядом. Ни одна не смогла бы соперничать с музыкой. В этом причина его теперешнего одиночества? Или что-то еще?

Теперь он играл иначе. Сдержанней, строже, печальней. И тем ярче прорывалась страсть.

Мила не могла противиться, она и не хотела, и отдавалась звукам так же, как ему. Ей достаточно было услышать, и она вспоминала его руки, прикосновения, его внутри себя и тот восторг, что он мог дать. Она слушала, плакала и мучилась от неудовлетворенного желания, но не только тело — душа её страдала, разделенная с ним. Мила стремилась быть рядом. Она вела странный дневник его гастролей — помечала, где он сегодня и где будет завтра. Думала о том, в каких он странах, как в пути, какая там погода. Ей в голову приходили странные мысли, что никто о нем не заботится. А если бы рядом была она, то…

Потом она запрещала себе думать так, прятала тетрадь с записями. Кто он и кто она? Вадим уже, наверно, и не вспоминает…