Пианист. Осенняя песнь (СИ)

Она отдавалась полностью, без остатка, ничего не запрещая, не закрываясь, не требуя для себя. И это побуждало Вадима отдавать ей все.

Они любили друг друга так, как будто делали это давно, много лет познавая и наполняя друг друга желанием. Не пресыщаясь, но возрастая во взаимном стремлении не к обладанию — к единению. Гармонии.

А потом сон накрыл их. Он был крепким и исцеляющим. Видения не тревожили, не манили за собой.

Разноцветные блики от гирлянды дрожали на стене, на подушке, прятались в прядях спутанных волос Милы. А за окном все шел и шел снег.

Из сна Вадима и Милу выдернул настойчивый сигнал будильника.

— Вадик! — Она никак не могла заставить себя встать, обнимала Лиманского, укрывая волосами. Он начал целовать её и трогать, гладил живот и бедра, грудь, плечи. И готов был уже снова любиться, но Мила широко открыла глаза, несколько секунд лежала так, а потом воскликнула: — Я забыла, мне же сегодня на работу! Боже мой… Надо собираться!

— Куда, Милаша? Ты на работу не пойдешь больше. На эту — точно нет, мы уедем сегодня. — Лиманский говорил это, продолжая обнимать её и играть волосами Милы. — Как ты их расчесываешь, такие длинные?

— Мучиться буду, не заплела вчера… Нет, постой! Не отвлекай меня… Как же, прямо сегодня?

— Прямо сегодня. Встать нам придется, чтобы собираться. Билеты в интернете возьмем. Хорошо тебе было? — без всякого перехода спросил он, проводя рукой по животу Милы и ниже. Накрыл ладонью лоно.

И снова Мила не смутилась. Она не была распущенной, не завлекала, не дразнила. Ничего этого. Мила оставалась в своем праве на мужчину, с которым не просто провела ночь — было между ними нечто большее, это позволяло ей отдаваться легко и без смущения. Она доверяла ему. Это же, наверно, удержало Лиманского подле Милы, с первого взгляда заставило его, отбросив условности и здравый смысл, добиваться её тогда в Павловске, а потом терзало тоской во всех его странствиях.

— Да… мне было так хорошо… я скучала по тебе. И по нему тоже. — Рука Милы не уступала пальцам Лиманского в откровенности прикосновений. Мила смотрела на Вадима внимательно, без улыбки вглядывалась в лицо — хотела знать, следила за движением губ, за тем, как он прикрыл глаза, за дрожанием ресниц, за тем, как расширились ноздри, поднимается в частых вдохах грудь. — Он все так же любит меня…

— Да… Милаша… я так в руку тебе кончу… м-м-м-м-м.

— Да… я хочу так… люблю его… Пальцы дай твои. Боже, я думала о них часто. Да… Вадик… возьми меня так… — Он вошел в неё, как она просила. От этого возбудился еще сильнее, застонал. Его чувствительные пальцы были у неё внутри, касались, шли по кругу, растягивая.

Мила вскрикнула, подалась вперед.

— Еще так сделай!

Лаская друг друга, они кончили одновременно и опять уснули.

Их снова разбудил телефон.

— Это директор моя звонит, — ужаснулась Мила, взглянув на номер. — Что я ей скажу, я уже полчаса как в магазине должна быть!

— Дай мне трубку, я сам ей скажу, что ты уезжаешь. По семейным обстоятельствам.

— Нет, что ты?! Так нельзя…

— Но придется же сказать все равно.

— Надо лично, не по телефону…

— Тогда надо вставать и ехать к ней. Или идти? Ты далеко от дома работаешь?

— Не очень… И Тоне я могла позвонить! Сразу я не сообразила, она подменила бы меня.

— Позвони сейчас. — Вадим не проявлял ни малейшего намерения вставать.

Телефон все продолжал сигналить. — Что ж она настойчивая такая? Мне нравится рингтон твоего мобильного. Я на вокзале узнал его, оказывается, запомнил. У тебя ведь он же и был на потерянном телефоне?

— Да, он и был. Вадим, мы же не можем вот так лежать?

— Почему? У меня сегодня выходной, а ты с работы увольняешься.

— Тогда надо заявление писать. Ну и вообще, так нехорошо, директор для меня много сделала, когда я только в магазин устроилась. Сначала давай я к ней съезжу, а ты можешь тут спать, а потом, я все в магазине когда улажу, мы билеты и возьмем.

Мила хотела подняться, но Лиманский поймал её за руку, потянул к себе и снова обнял.

— Не буду я тут лежать, я с тобой пойду. Ты позвони тогда Тоне, пусть она тебя подменит, а там ты и с директором разберешься.

— Тоне… Да, надо звонить. Сколько времени, может, они спят еще?

— Я думаю они давно позавтракали, — усмехнулся Вадим, глядя в её мобильный. Тот наконец перестал звонить. — Ну вот, притихла.

Мила села, натянула на плечи одеяло, набрала номер, ждала ответа.

— Не берет…

— Звони настойчивее, — сказал Вадим, — у неё выходной, может быть, она с бойфрендом. Или с сыном гуляет.

— А вот! Тоня… это я… нет, все в порядке. Ты не могла бы сегодня за меня поработать? Нет, говорю же, все в порядке, я с работы увольняюсь.

После этих слов Милы Лиманский даже без перевода телефона в громкий режим стал слышать Тонины реплики.

— Мила, ты вообще соображаешь, что говоришь?! Ты где? Откуда звонишь? Почему увольняешься?

— Я уезжаю. Мне еще ключи надо тебе передать. И… наверно, я смогу платить свою долю, чтобы тебе не так ощутимо было. — Мила виновато взглянула на Вадима, он энергично закивал.

— Да что там у тебя произошло, можешь ты мне сказать? Куда ты уезжаешь? — недоумевала Тоня.