Пианист. Осенняя песнь (СИ)

— Да, считаем на три четверти, в темпе вальса, — Вадим нажал на громкую связь, — и раз, два, три…

— Вадик, в чем дело?! — раздалось из смартфона. Мила чуть не выронила новую чашку, вернее выронила, но Вадим поймал. Она смотрела на него, как на фокусника, а смартфон продолжал голосом Травина: — Ты что, в Петербурге? И что там за женщина с тобой?

При этом вопросе и в глазах Лиманского мелькнуло удивление, но в голосе — ни намека.

— Да, я вчера приехал из Владимира.

— А что ты там делал?

— Общался с директором областной филармонии.

— Так это она с тобой?

— М-м-м… нет, там директор мужчина. Я не совсем понимаю, откуда…

— А ты открой сайт и поймешь, там уже и фото, и комментарии. А из Франции ты когда приехал?

— Третьего дня, — признался Вадим и потянулся за ноутбуком.

— И за три дня не нашел времени позвонить? У тебя после Нового года концерт!

— Я помню…

— Пойдем посмотрим, сейчас выясним, кто нас сдал, — сказал он мимо трубки и поднялся, пошел на кухню — единственное цивилизованное место в интерьере, хотя бы барная стойка и стулья… надо бы мебель и в комнаты — японский стиль не прельщал Лиманского.

На стойке красовался новый чайник и сюда же Вадим поставил раскрытый ноутбук.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Где искать информацию, Лиманский знал гораздо лучше Захара, открыл неофициальный сайт с афишей своих концертов, а группу в соцсетях. На стене группы, в закрепе, красовалась свежая фотография из "Ленты": он и Мила у полки с посудой.

— Смотри, как ты здесь славно получилась, хорошенькая…

Лиманский развернул ноут на стойке так, чтобы Мила могла видеть экран.

— Ой… это… что? — прошептала она и обреченно взобралась на высокий барный стул.

— Это мы с тобой, в “Ленте”, час назад, а вот еще ты с кофемашиной. Надо было купить.

— Зачем? Лучше варить в турке. Нет, ну… А за тобой что, следят?!

— Как тебе сказать… В общем — да. — Вадим развел руками. — Я привык уже, не обращаю внимания.

— Ничего себе…

— Ты почитай только, они, оказывается, дежурство на Московском вокзале установили. Но про Владимир-то как узнали? Вот это осведомленность! ЦРУ отдыхает, и КГБ курит в сторонке… А что это тут?

“Я узнала эту тощую девицу, она со мной рядом сидела на концерте в филармонии. С подружкой. Такая серость. И та ей говорила: “Твой Лиманский”.

— Это они про Тоню. Вадик! Я же видела их сегодня в “Галерее”.

— Кого?

— Тех женщин, с концерта, они правда слышали, как мы разговаривали и на улице у метро, и в зале. Боже мой, какой позор…

— Ну что ты! Сейчас я позвоню Семену, он все это затрет, а их из группы выкинет.

Тем временем по громкой связи смартфон надрывался сердитыми упреками Захара, которые перемежались указаниями и последними новостями. Для Вадима — привычно, но Милу это пугало все больше, она совсем сникла и не вмешивалась больше в их разговор.

— Я заглянул в Талмуд, ты же знаешь, что право на записи перекупили японцы. И это хорошо. Твои счета пошли в плюс, месяца через три-четыре они вернутся к тому, что было до покупки квартиры. А что я звонил?… — Повисла пауза. — А! Вадик, ты же на репетиции, я хотел просить тебя, чтобы ты спросил у первых скрипок, там у них концертмейстер Давид Евгеньевич…

— На какой репетиции? — не дослушал Лиманский.

— В большом зале, ты же сам перенес, когда уехал.

— А сколько сейчас времени?

— Половина шестого, уже полчаса как ты должен… Ты что, не там?!

— Я перезвоню.

Лиманский смотрел на Милу, и во взгляде его она прочла, что произошла по меньшей мере мировая катастрофа.

— Вадик, что?

— Я забыл, что перенес оркестровую репетицию на сегодня, а напоминалок в телефоне не установил… — Лиманский сорвался с места. — Надо ехать, Милаша! Или ты жди здесь, я один…

— Нет уж, я с тобой!

***

Они бегом поднимались по уже знакомой Миле лестнице через зрительный зал к сцене. Было странно, что зал пуст, между рядами копошились женщины, но без форменных костюмов они не были такими официальными, просто женщины. А на сцене люди, целый оркестр сидит, дирижер стоял спиной, но ему указали на Лиманского, и тогда маэстро обернулся. Невысокого роста, худощавый, седая шевелюра, глаза внимательные, чуть раскосые, нос орлиный — восточные черты лица необыкновенного благородства. Хоть и видно, что в солидном возрасте творческой мудрости, но язык бы не повернулся назвать Мараджанова стариком. Он смотрел в зал с высоты режиссерского пульта. Долгий взгляд, обращенный на Лиманского, был по-отечески укоризненно-грозен,

— Вадим Викторович! Ну что же это? Мы уже два раза симфонические картины прошли…

Мила испугалась и спряталась за спину Вадима. А тот развел руками и сказал:

— Повинную голову меч не сечет, простите, Эрнст Анатольевич, коллеги! Я — проспал! Нет, более того, я забыл, что на сегодня нам назначено…

Оркестранты загудели. Не то чтобы сердито, Лиманского знали как исключительно обязательного и пунктуального солиста — что в музыкальном тексте, что в явках на репетиции и концерты, он всегда был безупречен..

— Ну что с вами делать… Давайте уже начнем, — покачал головой дирижер.