Пианистка

– Мы решили, что поселимся вместе. Хотя, вообще-то говоря, ей и номер-то не нужен – у нее в городе семья, мать, братишка.

По тому, как дрогнули кончики его губ, весело сощурились глаза, ей стало ясно, что он все понял.

– Я ложусь, – объявил Беленький и полез на верхнюю полку. Долговязый скрипач выразительно зевнул.

– Пойду. – Карина поспешно встала. – Поздно уже. Спасибо за чай.

– Не за что. – Олег поднялся, выпуская ее из-за стола.

– Спокойной ночи, – пожелал долговязый и принялся стягивать через голову свитер.

Олег вышел за Кариной в коридор, плотно прикрыв дверь купе. Быстро огляделся и крепко обнял ее.

– Ты что? – испуганно проговорила она, пытаясь освободиться. – Увидят.

– Плевать. Надоело прятаться, точно школьники. В конце концов, все равно…

– Не плевать! – Карина ладонью закрыла его губы. – Замолчи, пожалуйста, я прошу тебя. Подождем чуть-чуть, всего сутки. Завтра ночью мы будем вместе. – Она на секунду прижалась к Олегу всем телом и быстро отстранилась.

– Кстати, – он уже совладал с собой и теперь смотрел на нее с обычной усмешкой, – я в номере тоже один, раз Вадик не поехал – мы с ним всегда вместе живем. Так что сможем выбирать.

32

Суздаль оказался сказкой. Заснеженные улочки, позолоченные купола церквей, неспешная, немосковская речь прохожих, красно-сиреневое зарево на небе по вечерам.

Карине не хотелось верить, что все это чудо закончится через неделю с небольшим. Здесь, вдалеке от Лели и бдительных, пронизывающих глаз Вадима, она наконец почувствовала себя полностью свободной, перестала контролировать каждый взгляд и жест, окунулась в страсть с головой, безоглядно.

Они с Сашей действительно взяли номер на двоих, и в первый же день та сдержала слово, ушла к матери.

Карина осталась одна. Днем была репетиция, вечером – первый концерт. Принимали капеллу тепло, зал был набит битком, публика теснилась даже в проходах.

А потом они с Олегом вышли на улицу. Морозило, под ногами хрустко поскрипывал свежевыпавший, чистенький снежок. Прямо над головой в темном небе висел золотистый месяц.

Щеки у Карины горели, дышалось легко, хотелось крикнуть что-нибудь невероятно глупое в полный голос.

– Эй, – Олег легонько потянул ее за воротник дубленки, – у тебя нос красный. Как у снеговика.

– Ах так! – Она нагнулась, зачерпнула пригоршню снега и кинула ему в лицо.

– Ну, держись. – Он обхватил Карину за плечи и с размаху усадил в глубокий сугроб. Прямо на нее один за другим посыпались меткие снежки.

– Сдаюсь, сдаюсь. – Она смеялась, мотала головой, пытаясь стряхнуть снег с шапочки и волос, распущенных по плечам.

Он протянул руку, рывком вытащил Карину из сугроба. Они стояли друг напротив друга, и два облачка пара, вылетавшие из их губ, сливались.

Оба чувствовали себя точно подростки, тайком сбежавшие в кино с уроков, будто на двоих им было не шестьдесят лет, а всего тридцать или того меньше. Глаза Олега весело блестели, от его всегдашней угрюмости и холодности не осталось и следа.

Потом они ужинали в маленьком тихом кафе неподалеку от гостиницы. Официантка, статная шатенка, чем-то отдаленно напоминающая Зину Бабакину, принимая заказ, поглядывала на них с любопытством, старательно пряча улыбку.

Она записала в блокнотик названия блюд и ушла, слегка покачивая бедрами.

«Если вернется ровно через пять минут, – загадала Карина, – Олег меня никогда не разлюбит».

Прямо перед ее глазами на стене висели большие круглые часы, стилизованные под старинные, с мишурной позолотой и изысканно изогнутыми стрелками.

Олег что-то говорил вполголоса, но Карина не слышала. Она точно завороженная смотрела, как длинная стрелка, подрагивая, перепрыгивает с деления на деление. Когда она сделала последний скачок, сердце замерло. Она глянула в конец зала на дверь, занавешенную шторкой, и тотчас оттуда появилась шатенка, неся в руках поднос.

Карина счастливо рассмеялась.

– Чего ты? – удивился Олег, заглядывая ей в лицо.

– Ничего. Просто мне хорошо, как никогда.

– Люблю, когда ты смеешься. – Он смотрел на нее в упор, откинувшись на спинку стула, положив ладони на белую крахмальную скатерть. – Наверное, потому, что это редко бывает. Лелька – та хохочет каждую минуту, – Олег вздохнул, повертел в руке маленькую бронзовую зажигалку и прибавил: – или плачет.

В гостиницу они возвратились глубоко за полночь и, ничего не опасаясь, пошли прямиком к Олегу в номер.

Это была их первая ночь вдвоем – не два-три часа постоянного страха, прислушивания к малейшему шороху за дверью, а настоящая ночь любви, долгая, черная, вьюжная, бессонная.

Перед самым рассветом они, сами не зная зачем, зажгли гостиничный ночничок. Маленькая лампа на тумбочке, выполненная в форме стеклянной свечки, засветилась слабым розоватым пламенем.

Карина посмотрела на мерцающий огонек и прошептала:

Мело весь вечер в феврале, и то и дело Свеча горела на столе, свеча горела…

– Ты любишь Пастернака? – спросил Олег.

– Люблю. Давно, еще с юности. Особенно вот это. – Она приподнялась над подушкой, откинула с лица прядь волос и продекламировала, чуть прибавив голос: