Пианистка

Эрике не стоит забывать, что каждый год, который для Клеммера просто прожитый год, в ее возрасте считается по меньшей мере за три. Эрике нужно быстро ухватить эту удачу за хвост, — по-доброму советует ей Клеммер, сжимая во влажной от пота руке письмо, а другой рукой робко ощупывая учительницу, словно курицу, которую он собирается купить, однако прежде просит назвать цену и прикидывает, соответствует ли цена возрасту несушки. Клеммер не знает, по каким признакам определяют возраст курицы, которую покупают на суп или на жаркое. По своей учительнице он может точно определить, ведь у него есть глаза: она уже далеко не молода, но довольно хорошо сохранилась. Ее вполне можно было бы назвать аппетитной, если бы не несколько потухший взгляд. А еще его постоянно подзадоривает то, что она ведь его учительница! Ему так и хочется сделать ее своей ученицей, по крайней мере один раз в неделю. Эрика ускользает от ученика. Она снова лишает его тела и долго и смущенно сморкается. Клеммер расписывает красоту ее лица яркими и свежими красками. Природа этой свежести знакома ему по туристским походам. Скоро, очень скоро он вместе с Эрикой растворится в природе и будет любоваться ею. Там, в самом густом лесу, они будут возлежать на толстых подушках мха и есть пищу, прихваченную с собой. Там никто не увидит, как молодой спортсмен и музыкант, способный выдержать любую конкуренцию, барахтается с постаревшей женщиной, которая боится конкуренции со стороны женщин помоложе. Клеммер догадывается, что самое волнующее в возникающей любовной связи — ее скрытность.

Эрика умолкла, ни глаза ее, ни сердце не распахнуты широко. Клеммер чувствует, что наступил момент, когда он задним числом может основательно исправить все, что учительница перед этим наговорила о Франце Шуберте. Он внедряется в дискуссию, проявляя себя как личность. Он любовно поправляет портрет Шуберта, принадлежащий Эрике, и выставляет себя в выгодном свете. Споры, в которых он останется победителем, с этого момента станут все многочисленнее, — вещает он своей возлюбленной. Он любит эту женщину не в последнюю очередь из-за ее богатого и ценного опыта в области музыкального репертуара, однако это не может на долгое время заслонить тот факт, что он обо всем осведомлен намного лучше. Это доставляет ему огромное наслаждение. Когда Эрика пытается что-то возразить, он поднимает вверх палец, чтобы подчеркнуть свое мнение. Он — дерзкий победитель, а женщина робко забаррикадировалась за роялем, прячась от поцелуев. Настает момент, когда слова умолкают и побеждает чувство, прочное и сильное.

Эрика похваляется тем, что чувства ей незнакомы. Если она когда-нибудь познает чувство, она не даст ему одержать победу над собственным рассудком. Она воздвигает между собой и Клеммером еще одно препятствие в виде второго рояля. Клеммер обвиняет свою любимую начальницу в трусости. Некто, кто любит такого, как Клеммер, должен открыто подняться и громко возвестить о своем чувстве. Клеммеру очень не хочется, чтобы слух разнесся по консерватории, потому что он обычно пасется на лужайках посвежее. А любовь приносит радость только тогда, когда тебе завидуют из-за того, кого ты любишь. В данном конкретном случае женитьба исключена. По счастью, у Эрики есть мать, которая не позволит ей выйти замуж.

Поток словоизвержений уносит Клеммера под потолок. В потоках и течениях он разбирается хорошо. Он не оставляет живого места от последнего суждения, которое Эрика высказала о сонатах Шуберта. Эрика закашливается и движется неловко, словно на шарнирах, которых Клеммер, ловкий и гибкий, никогда не замечал у другого человека. Она сгибается в самых невозможных местах, и Клеммер, ошеломленный и ошеломляющий, чувствует, как в нем растет легкое отвращение, которое он сразу вплетает в венок своих ощущений. Если ей хочется, то пожалуйста. Не стоит только так распространяться.

Эрика щелкает суставами пальцев, что вовсе не принесет пользы ни ее игре, ни ее здоровью. Она упорно смотрит в самый дальний угол, хотя Клеммер требует, чтобы она смотрела на него, смотрела свободно и открыто, а не скованно и украдкой. В конце концов, здесь нет посторонних свидетелей.