Пианисты

Снова август. После гибели мамы прошло два года. Я не вижу Аню все лето. Мне хочется позвонить ей, но я не смею. Брожу подолгу утром и вечером. Эти названия улиц я помню наизусть. Эльвефарет. Фодвейен, Уве-Кристиансенс-вей, Нёттевейен, Кристиан-Аубертс-вей, Финнхаугвейен, Векерёвейен. Белые цветы июня превратились в плоды и фрукты. Семьи, которые уезжали на лето, вернулись обратно в свои виллы. Катрине, отец и я живем на Мелумвейен как чужие. Иногда Катрине спрашивает меня, не видел ли я Аню. Но я не знаю, где Аня. Красная вилла, в которой она живет, прячется за высокими деревьями, как и многие виллы в Рёа. Будь сейчас зима, по освещенным окнам можно было бы понять, есть ли там кто-нибудь дома. Но летом это невозможно. Несколько раз я стоял у ее дома в надежде услышать громкие звуки большого динамика AR, о котором она мне рассказывала, но слышал только пение птиц, а вскоре перестали петь и они. Кроме того, я не мог оставаться там слишком долго, не вызвав подозрений соседей. Гараж, где стоит «Амазон», закрыт. Поэтому я просто брожу по улицам, превращаясь в мечтателя. Часами сижу в ольшанике и думаю только о ней.

Однажды мне звонит Ребекка Фрост. Я знаю, что почему-то она неравнодушна ко мне. Она целует меня в губы. Но все-таки я для нее только один из многих. С таким же успехом она может поцеловать и Фердинанда.

— Аксель! Надеюсь, ты не навсегда исчез из моей жизни?

Я поражен.

— Нет, конечно!

— Как прошло лето в твоем краю?

— Я занимался. «Аврора». «Гаспар», но не очень успешно. И еще опус 109.

— Самый лучший из всех.

Мы говорим о последних сонатах Бетховена. Великих, тех, в которых столько говорится о смерти. Что нас, молодых, так в них привлекает? Я забываю спросить Ребекку, как она поживает. А может, просто не хочу спрашивать. Потому что она так богата, потому что, наверное, плавала на яхте со своими богатыми друзьями возле Тьёме и упражнялась на рояле «Бёзендорфер», который стоит у них на даче и нравится ей больше, чем стоящий дома, на Бюгдёе, «Стейнвей». А ее папаша, сказочно богатый судовладелец Фабиан Фрост, заработавший кучу денег на своих танкерах во время беспорядков на Ближнем Востоке, наверное, опять плавал где-то вместе с королевской семьей. В жизни Ребекки столько солнца, думаю я. Яркого солнца, спокойного моря, красивых ковров, картин под стеклом и в старинных рамах.

Но она звонит мне по иному случаю. Она звонит, чтобы поговорить о В. Гуде.

— Он хочет с нами встретиться, — сообщает она.

— Кто? Этот импресарио?

— Именно так. Сам В. Гуде. Он хочет встретиться с нами, со всеми финалистами прошлого года. В. Гуде приглашает нас на ланч в «Блом» через две недели.

— А чего он хочет?

— Поговорить. О нашем будущем. Пожалуйста, не отказывайся, Аксель.

— Я приду, — обещаю я.

Конечно, я приду на встречу с В. Гуде. Это великий импресарио, у него в кабинете наверняка висят портреты Рубинштейна, Хейфеца и Кемпффа. И может, не просто с их подписями. Вполне возможно, что на них написано: «Моему доброму другу В. Гуде…» и другие высокие слова. В. Гуде один заправляет всей музыкальной жизнью Осло. Впрочем, есть и несколько других имен, это импресарио развлечений, которые тяготеют к Фрэнку Синатре, мотокроссам и боксерским боям, но В. Гуде — единственный, и все мы, молодые пианисты, знаем, что должны считаться с его интересами. Они имеют значение для всех нас. За несколько дней до ланча Ребекка снова звонит мне и сообщает, кто дал свое согласие прийти на встречу с В. Гуде. Кроме нее, это Фердинанд, Маргрете Ирене, Аня и я. Значит, Аня там будет, думаю я с облегчением. Придет. Наконец-то я снова ее увижу.