Пианисты

— Опус 109, Аксель, сохранится на все времена. Это я поняла там, на сцене. Я не смогу прожить без музыки, но она прекрасно проживет без меня.

— Желаю тебе счастья, — говорю я. — Ты объявишь вечером о своем решении?

— Нет. Сегодня праздник. Скоро привезут свежие газеты с критикой, которые заказал папа. Его шофер проедет по всем типографиям в Осло и доставит на Бюгдёй общий суд прессы в два часа ночи.

— Критика будет хорошей, — говорю я.

Она снова гладит меня по щеке, как будто это я нуждаюсь в утешении. Я ей завидую. Она сделала выбор. Дала дебютный концерт. И освободилась.

Расставшись с Ребеккой, я выхожу в коридор, чтобы найти место, где меня могло бы вырвать, но в уборную стоит очередь. Тогда я поднимаюсь на второй этаж в надежде найти уборную там. Стены увешаны тяжелыми картинами — нидерландские сцены охоты с легавыми, косулями и вывалившимися внутренностями. Кровь и человеческие руки. Выпученные глаза. Смертельный страх. Я уже с трудом сдерживаюсь. Ищу другую уборную. Может быть, личный туалет господина и госпожи Фрост находится на втором этаже рядом с их спальней? Коридор уходит в темноту, по обе стороны — двери.

Я пробую открыть одну из дверей.

Это спальня, большая спальня.

В комнате темно, но я чувствую, что тут кто-то есть. Ощупью нахожу выключатель.

С потолка льется неяркий свет. Но это еще не все. На кровати лежит Аня, нижняя часть туловища у нее обнажена, если не считать колготок, которые болтаются на одной ноге.

Она лежит раскинувшись, на покрывале белеют ее ноги.

Но я ее не вижу. Я вижу только Катрине, мою сестру, ее голова лежит между ногами Ани.

Катрине поворачивается ко мне, на лице у нее появляется недоумение. Аня лежит неподвижно, глаза у нее закрыты. Я не знаю, куда смотреть и что делать. Это длится недолго. Содержимое желудка рвется наружу. Цыпленок, шампанское, креветки, красное и белое вино, ругательства и желчь. Меня выворачивает на розовый плюшевый ковер семьи Фрост.

Обе девушки со страхом смотрят на меня в тусклом свете. Аня подняла голову. Обе кричат:

— Аксель, что с тобой?

Часть III

Мокрый снег

После дебюта Ребекки прошло несколько дней. Я жду Аню на трамвайной остановке. Я точно знаю, в какое время она возвращается из школы. Ей от меня не уйти.

Слякоть. Погода отвратительная. Большие снежные хлопья плашмя ложатся на землю. Но я не отступаю.

Вот она — волосы закручены в узел, в старомодном пальто с капюшоном, которое так ей идет. При виде меня она робко улыбается.

— Ты меня ждешь? — спрашивает она с таким дружелюбием, к которому я никак не могу привыкнуть и которое всегда меня поражает.

— Вообще-то да, — отвечаю я, уже заикаясь. — Мне надо кое-что у тебя спросить.

— Спрашивай, — говорит она, и мы направляемся к Мелумвейен. Непохоже, чтобы ее смущало то, что случилось на Бюгдёе.

— Как думаешь, стоит мне начать заниматься с Сельмой Люнге?

— Конечно, стоит! — говорит она с восторгом и быстро пожимает мне руку.

Мы идем рядом. Мои башмаки промокли от растаявшего снега. Мой зонтик закрывает нас обоих. Я мог бы обнять ее другой рукой.

— Она очень требовательная? — вместо этого спрашиваю я.

— Очень, — задумчиво отвечает Аня. — Она требовательна и непохожа на других, как все великие музыканты. Но ведь так и должно быть.

— Должно? — я быстро поднимаю на нее глаза. Мы проходим мимо Мелума, красивого старого дома арендатора, где живут две пожилые дамы. — Ребекка бросила музыку. Критика была неплохая, она могла бы сделать карьеру, но она выбрала другое. А ты никогда не думала выбрать что-нибудь другое?

— Нет, — не колеблясь отвечает Аня.

Мы проходим мимо моего дома. Эту зиму он еще наш. Я знаю, что отец висит на телефоне. У него появилась дама сердца, но он не хочет говорить нам о ней, делает вид, будто ничего нет. Поставил отдельный аппарат к себе в спальню. О Катрине я, как обычно, ничего не знаю.

Я замечаю, что Аня украдкой глядит на наш дом. Спрашивать глупо, но я не могу удержаться.

— Ты виделась после праздника с Катрине?

Она не отвечает. Я краснею, мне стыдно за нее, за Катрине, за самого себя. Наверное, я зря задал этот вопрос. Но вдруг я понимаю, что Аня о чем-то думает.

— Почему ты о ней спросил? — говорит она наконец, когда мы уже далеко отошли от нашего дома.

— Потому что мне интересно.

Она бросает на меня быстрый взгляд.

— Это не то, что ты думаешь.

— А что?

— Все очень просто. Сейчас у меня в голове только Равель. Концерт соль мажор. Который я должна играть с Филармоническим оркестром. И еще выпускной экзамен. Этого хватит?

— Вполне.

— Катрине — моя близкая подруга. Но ты тоже мой близкий друг. — Она пожимает мне руку.

— Это меня радует, — говорю я.

Значит, она считает, что мне надо заниматься с Сельмой Люнге. Сейчас Аня у меня на первом месте. Мне трудно сосредоточиться. Сосредоточенность появляется у меня время от времени, когда я по вечерам в безмолвной тишине Студии 18 играю Шуберта. Меня пугает решение Ребекки. Оно всех нас пугает. Не менее страшно и то, что она приняла его так быстро и внезапно — лежа на сцене в шикарном платье под «Солнцем» Мунка.

Как-то одиноко продолжать занятия музыкой без нее.