Пиано

Сразу началось представление фестиваля, пожилые симпатичные женщины очень домашнего вида на сцене, я перевела дух – успели. Огляделась вокруг – и в центре за зрительскими стульями увидела тебя, ты стоял один, немного растрепанный, задумчиво слушал что говорят. Один! Поразительно. Не окруженный почитателями или друзьями, как будто случайно зашедший посторонний, никто как будто не видит тебя, просто наблюдаешь. Я показала на тебя своей спутнице – «Пойди, познакомься, скорей!»– не сейчас, потом, ты ведь здесь. Еще знакомое лиц, длинноволосый мужчина, артист? Вспоминаю потом – с ним ты играл на первом концерте, три года назад, он скрипач.

И вот объявляют тебя, и ты одним движением поднимаешься на сцену, коротко киваешь, объявляешь себя садясь за рояль и сразу начинаешь играть. Шопен. С первых аккордов большая волна заполняет все, все отметает. Мы сидим у тебя за спиной и не видно лица… жаль. Ты ищешь нужный поток, то соединяясь с музыкой, то расставаясь с ней, пробуешь на вкус. Потом – Отражения Равеля, созерцательно и нежно, и сразу Лебедь, и ты наконец растворяешься, погружаешься и становишься музыкой, все оживает. Сознание уплывает, вот оно – море, глубина, игра волн и света.

Публика долго не отпускает тебя поле первого отделения, требует продолжения, но ты отправляешь всех на продолжение в буфет и сам так же быстро уходишь в дверь. Все послушно идут в буфет но он еще не готов, потому что накрывают какой-то банкет. Я возвращаюсь в зал и хожу по нему кругами, рассматривая картины. Да, музыкальные и страстные, особенно женщина, тело которой – скрипка и буря внизу живота.

Все музыканты ушли куда-то, выхожу из зала искать тебя. Вы ушли на темную лестницу, разговариваете и курите, ты зовешь всех вниз, поворачиваешься и идешь ко мне, смотришь вопросительно– кто это, и я быстро сбегаю.

В зале полно журналистов с камерами, диктофонами и юными девушками. Они по очереди берутся за тебя, подходят очень близко и деловито расставляют аппаратуру, работают. Барышни рядом с тобой явно млеют, одна берет интервью забыв включить микрофон, ты элегантно и несколько игриво помогаешь ей, такое внимание приятно. Я становлюсь сбоку, совсем рядом, вслушиваюсь не отрывая взгляда в музыку, которая есть ты.

Ты прост, естественен, внимателен и стараешься ответить обо всем что спрашивают, но почти раскрываешься. Журналистам трудно, и о чем можно тебя спросить? Ты – весь тут. Рассказываешь про самый большой алмаз, который тебе показали в Австралии, и это тебя не впечатлило, так как не видишь разницы – а раньше ты говорил что-то похожее про игру пианистов, что если не говорить кто играет можно спутать студента с гением… наблюдения и впечатления в ответ на любопытство журналистов к более конкретным вещам.

Кто-то как уже знаком с тобой, более уверен и не замирает от твоего близкого присутствия, но все обращаются бережно, волнуются и стараются, вокруг тебя сдержанный ажиотаж, а ты открыт и доступен для любого желающего. Вот подходят и за автографами, со словами благодарности, … и что еще можно сказать? отходят. Кто-то фотографируется с тобой. Я все стою рядом и наблюдаю эту карусель, и так внимательно смотрю в висок, что 2-3 раза ты обернулся, мельком скользнул недоумевающим взглядом, не прекращая беседу, не обращай внимания, я просто постою рядом, послушаю тебя. Прошло три или четыре группы журналистов и много поклонников, поток иссякает, наверное ,надо подойти и что-то сказать, но невозможная паника, да и что сказать? спасибо, это было великолепно, замечательно – да, спасибо ответишь ты благожелательно и рассеянно, и все. Нет, мне нужно знакомство, чтобы слова то-то значили. «Хочется жить так, как Вы играете – свободно, расковано, без оглядки, красиво в каждом звуке; как если бы ты раньше ходил по лабиринту а теперь взлетел над ним» – я не смогу сказать это. Я вообще ничего не смогу ему сказать, и я стою и смотрю, переходя за тобой от группы к группе.