Пьяный корабль. Cтихотворения

И брызжет виноград, дорогу обагряя.

– Несет Европу Зевс в обличии быка,

На спину посадив, и белая рука

Красавицы нагой за жилистую шею

Его приобняла, смущаясь и робея;

Он повернулся к ней среди студеных струй;

Она, закрыв глаза, приемлет поцелуй

Горячих уст его с томлением во взоре,

И пеной золотой ее ласкает море.

– Вот Лебедь на воде, в мечтанья погружен,

И белизной крыла объемлет Леду он,

Меж лотосом плывя и пышной лавророзой;

– Киприда между тем скользит волшебной грезой

И, красотой горда, вершит свой царский путь,

Не покрывая чресл, показывая грудь

И снежный свой живот, что черным мхом украшен;

– Вот шествует Геракл, неистов и бесстрашен,

Чей препоясан торс косматой шкурой льва,

И к облакам его возведена глава!

Стоит, освещена июльскою луною,

Дриада в тишине, и голубой волною

Течет ее коса; она обнажена,

И звездный свет во мху касается колена,

И смотрит в небеса бессловные она…

– Роняет белый луч стыдливая Селена

Туда, где вечным сном уснул Эндимион,

И поцелуй ее сияньем озарен…

– В журчаньи родника тоска и упоенье…

То Нимфы над водой мечтательное пенье

О юноше, что вдаль ушел в глухой ночи.

– Лобзанья ветерка призывно горячи,

Но он умчался прочь. И в темноте молчащей

Один лишь древний храм царит над мрачной чащей,

Где свил гнездо снегирь на мраморном челе…

– И боги смотрят в Мир и внемлют Нам – во мгле.

Перевод Ю. Лукача

Офелия

1

По черной глади вод, где звезды спят беспечно,

Огромной лилией Офелия плывет,

Плывет, закутана фатою подвенечной.

В лесу далеком крик: олень замедлил ход.

По сумрачной реке уже тысячелетье

Плывет Офелия, подобная цветку;

В тысячелетие, безумной, не допеть ей

Свою невнятицу ночному ветерку.

Лобзая грудь ее, фатою прихотливо

Играет бриз, венком ей обрамляя лик.

Плакучая над ней рыдает молча ива.

К мечтательному лбу склоняется тростник.

Не раз пришлось пред ней кувшинкам расступиться.

Порою, разбудив уснувшую ольху,

Она вспугнет гнездо, где встрепенется птица.

Песнь золотых светил звенит над ней, вверху.

2

Офелия, белей и лучезарней снега,

Ты юной умерла, унесена рекой:

Не потому ль, что ветр норвежских гор с разбега

О терпкой вольности шептаться стал с тобой?

Не потому ль, что он, взвевая каждый волос,

Нес в посвисте своем мечтаний дивных сев?

Что услыхала ты самой Природы голос

Во вздохах сумерек и жалобах дерев?

Что голоса морей, как смерти хрип победный,

Разбили грудь тебе, дитя? Что твой жених,

Тот бледный кавалер, тот сумасшедший бедный,

Апрельским утром сел, немой, у ног твоих?

Свобода! Небеса! Любовь! В огне такого

Виденья, хрупкая, ты таяла, как снег;

Оно безмерностью твое глушило слово —

И Бесконечность взор смутила твой навек.

3

И вот Поэт твердит, что ты при звездах ночью

Сбираешь свой букет в волнах, как в цветнике.

И что Офелию он увидал воочью

Огромной лилией, плывущей по реке.

Перевод Б. Лившица

Бал повешенных

С морильной свешены жердины,

Танцуют, корчась и дразня,

Антихристовы паладины

И Саладинова родня.

Маэстро Вельзевул велит то так, то этак

Клиенту корчиться на галстуке гнилом,

Он лупит башмаком по лбу марионеток:

Танцуй, стервятина, под елочный псалом!

Тогда ручонками покорные паяцы

Друг к другу тянутся, как прежде, на балу,

Бывало, тискали девиц не без приятцы,

И страстно корчатся в уродливом пылу.

Ура! Живот отгнил – тем легче голодранцам!

Подмостки широки, на них – айда в разгул!

Понять немыслимо, сражению иль танцам

Аккомпанирует на скрипке Вельзевул.

Подошвы жесткие с обувкой незнакомы,

Вся кожа скинута долой, как скорлупа,

Уж тут не до стыда, – а снег кладет шеломы

На обнажённые пустые черепа.

По ним – султанами сидит воронья стая,

Свисает мякоть щек, дрожа, как борода,

И кажется: в броню картонную, ристая,

Оделись рыцари – вояки хоть куда.

Ура! Метель свистит, ликует бал скелетов,

Жердина черная ревет на голоса,

Завыли волки, лес угрюмо-фиолетов,

И адской алостью пылают небеса.

Эй! Потрясите-ка вон тех смурных апашей,

Что четки позвонков мусолят втихаря:

Святош-молельщиков отсюда гонят взашей!

Здесь вам, покойнички, не двор монастыря!

Но, пляску смерти вдруг прервав, на край

                                          подмостка

Скелет невиданной длины и худобы

Влетает, словно конь, уздой пеньковой жёстко

Под небо алое взметенный на дыбы;

Вот раздается крик – смешон и неизящен,

Мертвец фалангами по голеням стучит, —

Но вновь, как скоморох в шатер, он в круг затащен

К бряцанью костяков – и пляска дальше мчит.

С морильной свешены жердины,

Танцуют, корчась и дразня,

Антихристовы паладины

И Саладинова родня.

Перевод Е. Витковского

Возмездие Тартюфу

Рукой в перчатке он поглаживал свою

Сутану, и форсил, не оставляя втуне

Сердечный жар, и был сусален, как в раю,

И верой исходил, вовсю пуская слюни.

И вот настал тот день, когда один Злодей

(Его словцо!), пока гундосил он осанну,

Бранясь, схватил плута за шкирку без затей

И с потных прелестей его сорвал сутану.

Возмездие!.. Сукно разорвано по швам,

И четки длинные, под стать его грехам,

Рассыпались, гремя… Как побледнел святоша!

Он молится, сопя и волосы ероша…

А что же наш Злодей? Хвать шмотки – и привет!

И вот святой Тартюф до самых пят раздет!

Перевод М. Яснова

Кузнец