Пьяный корабль. Стихотворения

Мизинцем проведя по розовой щеке,

Подумала она, должно быть, о грешке;

Припухшая губа пылала что есть силы.

Дотронулась мельком до моего плеча,

И, верно поцелуй возжаждала, шепча:

«Смотри-ка, холодок на щечку я словила…»

Перевод Б. Булаева

Блестящая победа под Саарбрюккеном,

одержанная под возгласы «Да здравствует император!» – бельгийская роскошно раскрашенная гравюра, продается в Шарлеруа, цена 35 сантимов

Голубовато-желт владыка в бранной славе,

Лошадку оседлал и вот – сидит на ней;

Мир видеть розовым он нынче в полном праве.

Он кротче папочки, Юпитера грозней.

Служивые стоят и отдыхают сзади,

При барабанчиках и пушечках найдя

Покоя миг. Питу, в мундире, при параде,

От счастья обалдел и смотрит на вождя.

Правее – Дюманэ, зажав приклад винтовки,

Пострижен бобриком, при всей экипировке,

Орет: «Да здравствует!» – вот это удальство!..

Блистая, кивер взмыл светилом черным… Рядом

Лубочный Ле-Соруб стоит к воякам задом

И любопытствует: «Случайно, не того?..»

Перевод Е. Витковского

Буфет

Дубовый, сумрачный и весь резьбой увитый,

Похож на старика объемистый буфет;

Он настежь растворен, и сумрак духовитый

Струится из него вином далеких лет.

Он уместить сумел, всего себя натужив,

Такое множество старинных лоскутков,

И желтого белья, и бабушкиных кружев,

И разукрашенных грифонами платков;

Здесь медальоны, здесь волос поблекших прядки,

Портреты и цветы, чьи запахи так сладки

И слиты с запахом засушенных плодов, —

Как много у тебя, буфет, лежит на сердце!

Как хочешь ты, шурша тяжелой черной дверцей,

Поведать повести промчавшихся годов!

Перевод Е. Витковского

Моя богемная жизнь

(Фантазия)

Запрятав кулаки по продранным карманам,

В роскошнейшем пальто – с него весь ворс облез —

Я с Музою бродил под куполом небес,

И мыслями летел к любимым и желанным!

Как Мальчик-с-пальчик – я, волнуясь и спеша,

Бросал зерно стихов – проростки вящей славы;

И, подтянув штаны – потерты и дырявы —

Я отдыхал в горсти Небесного Ковша.

Я слышал шорох звезд в густой пыли обочин;

Был каплями росы мне прямо в лоб вколочен

Густой могучий хмель сентябрьского вина;

Взирая на свои разбитые ботинки,

На лире я бряцал – тянул чулков резинки,

И рифменным огнем душа была пьяна!

Перевод А. Кроткова

Вороны

Господь, когда равнина стыла,

Когда в сожженных хуторах

Мечи устали сеять страх,

На мертвую натуру с тыла

Спошли любезное свое

Блистательное воронье.

Лететь навстречу катастрофам —

Вот ваш от бури оберег!

Летите вдоль иссохших рек

И вдоль путей к седым голгофам,

Вдоль рвов и ям, где плещет кровь;

Рассыпьтесь и сберитесь вновь!

Кружитесь, тысячные стаи,

Слетясь зимой со всех концов,

Над тьмой французских мертвецов,

Живых к раздумью призывая!

О, вестник – совести тиран,

О, похоронный черный вран!

С небес сошедшие святые,

Рассевшись в сумраке гаёв,

Оставьте майских соловьев

Для тех, кого леса густые

Сковали путами травы —

Для тех, кто навсегда мертвы.

Перевод Б. Булаева

Восседающие в креслах

В провалах зелени сидят тупые зенки.

Недвижимая длань пришпилена к бедру.

Проказой-плесенью, как на замшелой стенке,

Испятнана башка – на ней бугор к бугру.

Уродливый костяк изломан, как в падучей.

А кресла – прутяной изогнутый обвод —

С утра до вечера баюкают скрипуче

Ублюдочную плоть, невыношенный плод.

Седалища чудил просижены до блеска —

Сверкают так, что хоть обойщика зови.

И поседелых жаб потряхивает резко

Злой озноб снеговой в негреющей крови.

Так безмятежен дух коричневой истомы,

Так немощь их телес заносчиво глуха —

Как будто, затаясь в набивке из соломы,

Им летний зной согрел вместилище греха.

А пальцам скрюченным и ныне почему бы

Побудку не сыграть, со страстью закрутив?

Нет, намертво свело – в колени вбиты зубы,

И брякает в ушах кладбищенский мотив.

Попытка чуть привстать для них подобна смерти.

Как злобные коты на схватке удалой,

Трясут лопатками и фыркают, что черти.

Но гаснет пыл бойцов – штаны ползут долой.

Заслышат чужака – трепещут ног кривули,

Наставят лысины бодливые быки.

И пуговицы их, летя, разят как пули,

И сверлят вас насквозь их дикие зрачки.

Глаза побитых псов отравою плюются;

Вас волокут на дно, победно вереща;

Незримые клешни мечтают дотянуться

До теплой слабины гортанного хряща.

Укрывши кулаки под бахромою сальной

Обтрепанных манжет, совеют упыри.

Им будоража нюх, как аромат миндальный,

Желанье мщения вздувает пузыри.

Когда суровый сон им веки плотно смежит —

Подсунув плети рук под любострастный зад,

Соитьем с креслами седая грезит нежить,

Приумноженьем тех, на чем они сидят.

Краями бороды зудящий член тревожа,

Cтрекозам вслед заслав плевки густых чернил,

Пыльцою запятых усеянные, рожи

Насилуют того, кто их обременил.

Перевод А. Кроткова

Голова фавна

В листве, в шкатулке зелени живой,

В листве, в цветущем золоте, в котором

Спит поцелуй, – внезапно облик свой

Являя над разорванным узором

Орнамента, глазастый фавн встает,