Пиар добра или как просрать всё

То есть, стихи – это только способ сообщить о своей любви при помощи алфавита. Следовательно, воскликнул я, и Стасик при этом даже подавился сыром, я могу точно, совершенно точно сказать, что такое стихи.

Стихи – есть любовь, излагаемая словесно.

Трупы

Да, мы проебали Вознесенского. Потому что я стал поэт-делирик. И лирику писать больше не был в состоянии. Меня от лирики тошнило. Поэтому Вознесенский зря стоял, как солдатка, у своей покосившейся калитки. От нас ему не было почты.

Стасик Усиевич очень надулся на меня. Он так и сказал:

Вознесенский нам это не простит. И я тоже.

И ушел. Со Стасиком мы какое-то время не общались. Конечно, я подвел Стасика. Но Стасик не знал, и я сам тогда не знал, что Вознесенский – это не последней мой просер. Никто тогда не знал, и я не знал, что мне предстоит просрать нечто большее, чем Вознесенский, что мне предстоит просрать главное. Мне предстоит просрать все.

В те дни я вдруг понял, что должен пройти через страдания. И я подал документы в военное училище. Это было училище имени Андропова. Там готовили людей, не знающих сомнений. Мне это понравилось. У меня был такой момент - мне хотелось не знать сомнений.

Мама мне сказала:

- В нашей семье продолжится династия. Твой дедушка служил в КГБ, я – служу в КГБ. Если ты тоже пойдешь в КГБ, ты станешь третьим поколением чекистов. Ты станешь генералом.

Мне понравилась эта идея. Стать генералом. Я представил, каким я будут генералом. Во-первых, молодым. Генерала я получу рано, за особые заслуги. Сразу после подполковника, минуя полковника. За особые заслуги. Или даже сразу после майора. За особые, вообще особые заслуги. Я представил, как в секретной спецшколе я, молодой генерал, буду входить в класс, где будут сидеть курсанты и отбивать азбуку Морзе на рациях. А сам класс будет раскачиваться – есть такие классы-тренажеры. Чтобы радисты учились передавать срочное сообщение на корабле во время шторма или на самолете во время штопора. При моем появлении все вскакивают, как один, несмотря на сильную качку. И кричат: здравия желаю, товарищ генерал. А я жестом прошу их сесть, и говорю спокойно и отечески:

- Занимайтесь, занимайтесь.

И иду дальше. Твердой походкой. Несмотря на шторм.

У меня и раньше, когда мне было три годика, был период, когда я хотел быть разведчиком. Но потом мама мне сказала, что главное в разведчике – быть незаметным и уметь быстро раствориться в толпе. Вскоре, когда мама забирала меня из детского садика, я сказал:

- Мама, меня не возьмут в разведчики.

- Почему? – удивилась мама.

- Я слишком красивый, - сказал я.

Я действительно тогда так считал, почему-то. Я считал, что не смогу быть незаметным. И я тогда перестал хотеть быть разведчиком. И долгое время потом хотел быть путешественником-натуралистом. Собственно, им я и стал. В каком-то смысле. Но об этом позже.

Когда я подавал документы в военное училище, я думал, что, во-первых, хорошо бы мне пройти через страдания. Я представлял, что они закалят меня, сделают загорелым, обветренным, как скалы, суровым и молчаливым. Такие нравятся женщинам. И себе.

А еще мне понравилось сочетание слов, которое сказал военрук нашей школы, когда я получал от него характеристику для поступления в военное училище. Он сказал:

- Поздравляю. Впереди у тебя тяготы и лишения.

Хорошо это как-то звучало – тяготы и лишения. Я всегда считал, что тяготы и лишения – это очень хорошо. Для героя. И поэта-делирика. Тяготы и лишения делают поэта сильным. А еще тяготы и лишения часто делают поэта покойным. Но и то, и другое для героя – хорошо.

Военрук – это был в те годы в каждой школе такой специально обученный человек. В те годы было принято считать, что через день-два на нашу Родину нападут страны НАТО. И поэтому все мальчики в школе должны были уметь стрелять из автомата и ползать по-пластунски, а девочки – перебинтовывать обожженных при ядерном взрыве мальчиков. Для этого в школе был такой урок – НВП, начальная военная подготовка. Ее вел военрук, как правило, это был отставной контуженый офицер.

Военрука в нашей школе звали Тамерлан Давыдович. Он не жаловал меня, когда я учился в школе. Потому что уже в школе было понятно, что я – декадент. А декаденты – плохие солдаты. И потому, что я дружил с Кисой. Кису военрук не жаловал, потому что Киса всегда опаздывал в школу, и не умел вставать по команде «подъем» и собираться за 45 секунд. Киса не умел собираться даже за 45 минут. И за 45 часов не умел. И за 45 дней. При этом Киса хотел быть летчиком-испытателем.

Тамерлан Давыдович очень ругал Кису и говорил:

- Ты не станешь летчиком! Ты станешь трупом!

Тамерлану Давыдовичу, как мальчику из фильма «Шестое Чувство», везде мерещились трупы. Когда начинался урок НВП, он входил в класс, грозно всматривался в лица учеников, и говорил:

- Здравия желаю, трупы!

Мы, ясное дело, настороженно смотрели на учителя. Потом он по очереди подходил к каждому совсем близко, и говорил, тихо, заглядывая бедняге-школьнику прямо в глаза:

- Перед собой я вижу трупы! Обезображенные трупы!

Было страшно за него. И за себя. А военрук объяснял: