Пиар по-старорусски

Собачка с пришпиленным под брюхом пеналом с посланием лекарю Пашке бежала через лес. Феноменальный нюх и чутьё местности безошибочно вели её к Ушкуйной слободе, где с нетерпением ждал её бывший московский дьячок, а ныне лекарь ушкуйной ватаги Пашка-Пуним. Страшный лес, где так легко стать едой для здешних обитателей, уже почти пройден. Осталось совсем немного. Дворняга уже почти чуяла запах вкусной похлёбки, которой её всегда кормили после успешно выполненного задания. Вот уже между деревьями виден просвет. Ещё немного… ещё… Внезапно – странный свист, удар позади передней лапы, короткая боль, и всё… Больше не было ничего, только тьма.

К испустившей последний вздох собаке из кустов вышел человек с луком. Пинком перевернул ещё тёплое тело, осмотрел со всех сторон, ощупал. Сорвал с брюха пенал с письмом, положил в заплечную сумку и пошёл в сторону слободы. Тело собаки осталось на месте. Через час от него ничего не останется: хищников в окрестных лесах много…

Через полчаса человек с луком взошёл на крыльцо избы, где жил предводитель ушкуйников Гриша Рваное Ухо. Без стука войдя в комнату, молча положил перед атаманом пенал… Гриша внимательно посмотрел на него:

– Хорошо. Никому ни слова. Ступай.

Также не говоря ни слова, таинственный стрелок из лука вышел из избы и растворился в шумной предпоходной толкотне ушкуйной слободы. Гриша открыл пенал и внимательно прочитал послание. И задумался.

Кому послание предназначено, он знал прекрасно. Осторожный и подозрительный, Гриша давно догадался о двойной жизни нового лекаря. Но смотрел на это сквозь пальцы. Соглядатай Докуки? Ну и пусть. Докука, конечно, не товарищ ему, но и не враг же. Лучше уж знать шпиона в лицо, чем потом гадать – кого же ещё пришлёт для подсматривания да подслушивания заклятый друг – боярин Михайло Докука. А то, что лекарю велено соблазнять ушкуйничков разговорами о южных землях – это, может, и хорошо. Гриша и сам давно подумывал о том, чтобы поменять холодную сырость северных земель на тепло и раздолье вольного юга. Косточки, понимаешь, от сырости ломить стало. Ревматизм, понимаешь, разыгрался… Но это ещё бы полбеды. А настоящая, большая беда, в том, что скоро дотянется сюда крепкая рука Москвы. А Москва – сила новая, цепкая и жёсткая. И чуял Гриша, чуял носом, печёнкой и селезёнкой, и рваным ухом своим тоже чуял, что не будет тогда в Новограде места ни для него, ни для всей ушкуйной братии. Останется только: или в крестьяне податься, ковыряться в нищей, плохо рождающей земле – а кто из братвы на такое пойдёт? Напротив, все бежали от скучного крестьянского быта в весёлое да разухабистое буйство шумных попоек, дальних походов, горячих схваток да богатой добычи. А то, что большинство заплатит за это увечьями, болезнями, жизнью, а то и того хуже – пленом да невольничьим базаром, – что ж, у кого какая планида. Зато сейчас гуляем! Лучше быть коршуном, чем вороном…

Или идти в стрелецкое московское войско. А служба государева – это не фунт изюму. Не воля вольная ушкуйной ватаги, совсем нет! Велит тебе полковник – делай. А коль не желаешь – тут уж деваться некуда, добро пожаловать в колодки, царёв ослушник! И – вот тебе пятьдесят горячих! Не смирился, мало? Ещё сто. Живой остался? Ступай в полк да не своевольничай более. А коль бежать надумаешь, поймаем – и тогда точно голова с плеч… Не обессудь уж, царёва служба така…

Нет, не для ушкуйной вольницы такой выбор. Не примут его люди. А посему – надо уходить. На восток – нельзя. Там сильные Булгарское и Казанское царства. Одно дело – лихой да быстрый набег. Другое – постоянное становище. Не потерпят ни булгары, ни казанцы у себя под боком многочисленное буйное воинство, ой не потерпят! Изведут всех поголовно. Не по причине звериной лютости, а лишь для собственного спокойствия.

На запад – тоже нельзя. Там народы с нравами чужими, суровыми. Воевать горазды, да и многочисленны они, а земли там немного. Да и привычка у них нехорошая: чуть кто не по-ихнему в Бога верует, того сразу в охапку – и на костёр. Говорят, мол в огне душа грешника очистится от скверны еретичества и безбожия. Нет уж, такая участь не для нас. На север – просто идти некуда. Тундра да снег. А дальше – Ледовитый океан. Не оленей же, в самом деле, пасти вместе с самоедами.

Остаётся одно – юг. Гриша сам бывал там и знал: земли в Подонье много, и земля там стоит пустая. Хоть и благодатные там места, да плохо приживаются на них люди. Потому как – часты там лихие гости. То татары крымские безобразничают, хватают кого ни попадя да волокут на волосяном аркане на невольничий базар в Геленджик или в Кафу. Да если бы только они! Тут все понемногу: и калмыки, и кочевые киргизы, с Кавказа заходят и отряды касогов и черкесов. Ну да ничего! Была бы земля, а уж как её к делу приспособить да от ворогов уберечь, мы разберёмся!

Значит, решено. Уходим на юг. Братве пока говорить об этом без надобности, дабы не смущать предстоящими переменами. Как оторвёмся подальше от Новоградчины, так и скажу…

Так, или примерно так, думал предводитель ушкуйников Гриша Рваное Ухо.