Пиар по-старорусски

Сиртя врывались в дома, убивая всех, кто не успел спрятаться или убежать. Порой встречали отпор, кое-где – сильный. Их ряды редели. В бой с захватчиками вступала даже нечисть. Домовые, банники и овинники со всеми своими родичами, до глубины души (или что там у них вместо неё?) были оскорблены вмешательством чужаков в их жизнь. Нет, конечно, городские распри или вторжение иноземцев – это понятно и привычно. Это людские дела и в них нечисть не вмешивалась. Но тут! Выскочили из-под земли какие-то карлики-отморозки – и ну топорами махать да стрелами пулять! И не люди, и не свой брат-нечисть. Непонятно кто. Короче говоря – бей гадов!

Домовые бились отчаянно. Бросались на сиртя, вцепляясь зубами в уши, шеи, руки – словом, куда могли дотянуться! Пользовались тем, что бессмертные, и шли на противника кто с чем, а часто и просто с голыми руками (ну или лапами – называйте, как хотите!).

Авессаломыч после побега из Старых Портянок временно обосновался в доме, где жил старейшина домовых – Пшепшепшетский. Дом этот принадлежал одному гончару, мужику хоть и не сказать, что богатому, но и не бедному. Так, среднего достатка. Было бы неверно думать, что домовой патриарх выберет себе дом какого-нибудь новоградского богатея, нет. Он выбрал жилище простого гончара, мужика работящего и обременённого большой семьёй. Семь сыновей было у него, и он часто говаривал с гордостью: «Моя семья – семь Я». Домового своего он очень привечал, дважды в неделю оставляя ему на ночь в миске тёплого молока, порой даже не коровьего, а козьего. И остатки еды на столе до утра никогда не стояли, нечисть этого очень уж не любит… Пшепшепшетский, уважая своего хозяина за трудолюбие да аккуратность, всячески помогал ему в работе. Ну там, смотрел, чтобы оставленная на ночь глина не высохла, если вдруг нерадивый подмастерье поленился укрыть её мокрой холстиной, или укачивал самых маленьких детей, когда они не могли уснуть. Он даже полюбил эту семью и этот дом. И вот, когда во двор ворвались полтора десятка сиртя и, размахивая секирами, принялись рубить дверь, он без колебаний встал на защиту. Сам хозяин дома с двумя старшими сыновьями, взяв мечи, которые были у каждого новоградца, приняли бой. Ещё трое по малолетству меча держать не могли, они отстреливались из луков, а самых маленьких с матерью закрыли в чулане, где хранили запасы глины, навесили тяжёлый замок, а ключ спрятали. После победы откроем! А если не повезёт – то, может, сиртя не смогут взломать прочную дверь. Всё защита!

Едва заслышав шум битвы, Пшепшепшетский растолкал заснувшего Авессаломыча, и они вдвоём ринулись в атаку. Патриарх схватил с печи ухват и рабочий инструмент гончара – стальную стеку для изготовления фигурных горшков, а Авессаломыч – большую деревянную весёлку, которая была почему-то сделана из твёрдого дуба. Сейчас это очень пригодилось. Они носились среди сиртя, словно два маленьких смерча, сбивая низкорослых воинов одного за другим на землю, а тут уж поспевал хозяин дома с сыновьями и довершали дело. Никому из нападавших уйти не удалось. Сначала гончар не понял, кто это ему помогает, разглядев же, очень удивился. Не бывало ещё такого случая, чтобы нечисть вступалась за людей с оружием в руках. Он даже приветливо кивнул домовым, хотя до этого ни разу не видел ни своего домового, ни его гостя.

– Не стоит благодарности, хозяин! – проорал в ответ Пшепшепшетский, сбивая ещё одного сиртя. – Ты ко мне по-людски всегда относился, я к тебе тоже… по-домовому.

А Авессаломыч лишь кивнул головой и погнался за другим сиртя, который уже понял, что творится что-то непонятное, их предводителями не предусмотренное, и вообще – а не напрасно ли мы сюда пришли??? Убежать маленький белоглазый боец не успел: один из младших сыновей гончара ловко всадил ему стрелу в спину.

Убедившись, что все нападавшие перебиты, гончар с сыновьями принялись закрывать и заколачивать ворота. А то – мало ли какие чудища ещё бродят нынешней ночью в городе!

Вредный Рыжиков, который жил в доме купца второй гильдии, резал нападавших украденным с кухни ножом. Здесь сиртя тоже не смогли застать жильцов врасплох и встретили отчаянный отпор. Дворни у небогатого купца было немного – всего пятеро, а детей не было вовсе – они уехали по торговым делам в Москву. Рыжиков по причине вредности характера и от любви к справедливости не стал ограничиваться размахиванием ухватом или весёлкой, подобно Пшепшепшетскому и Авессаломычу. Украденный нож оказался здоровенным острым тесаком, которым разделывают свиные и говяжьи туши. Так что шлемы не могли спасти нападавших от страшных ударов маленького и не шибко сильного домового. Скоро и здесь с вторжением было покончено.