Пиастры, пиастры!!!

Такая солянка и выбежала с джунглей вслед за беглецом, павшим на колени у наших ног. Увидев нас, поднявшихся навстречу, они внезапно в нерешительности остановились, не зная, что предпринять. Пистолеты за поясом, ременные ножи Пса и моя сабля несомненно внушали уважение. А куцые палки в руках догонявших смотрелись смешно.

Пёс сунул руку за пазуху, и те, кто его знал, могли предположить, что первому, кто взглянет на Дика косо, сильно не поздоровится. Я положил руку на эфес и стал вполоборота к толпе, бочком к беглецу. Тот лёг ничком, прикрыв голову в ожидании побоев, и представлял собой поистине жалкое зрелище. Худой, с выпирающими сквозь лохмотья рёбрами, в рваных бриджах, стянутых бечёвкой, чтоб не спадать. Он был жалок и вызывал презрение. Но в глубине души шевелилось и ещё какое‑то, призабытое чувство. Словно видишь грязного, побитого щенка, который всё ещё верит в людскую доброту и жмётся к тебе в поисках защиты…

— С чего весь шум и гам? — спросил Джон, приподняв голову. Он был сама безмятежность, но по тону голоса любому становилось ясно — не стоит бросать камень в этот омут.

— Кто вы такие? — раздался из толпы смелый вопрос, но наперёд никто не выступил.

— А кто спрашивает?

Тишина в ответ. И мы молчали.

Несколько голодранцев, полдесятка мальчишек и одна‑две склочные бабы из тех, кто не упустит возможности поскандалить и при случае потягать за волосы несчастного, попавшего в из крепкие руки — вот и все преследователи. И сейчас они переминались с ноги на ногу при виде троих крепких мужчин, могущих постоять за себя. И за других, при необходимости.

В это время бедолага поднял голову, словно не веря в то, что его не будут убивать прямо сейчас. И тут же из толпы прилетел камень. Не попал, упал на землю, покатился. Кто‑то из мальчишек показал свою храбрость и тут же бросился наутёк, скрывшись за спинами толпы.

Долго игра в молчанку продолжаться не могла. Я спросил:

— Что вы хотите?

— Отдайте нам этого ворюгу! — ответил кто‑то.

— Его никто не держит. Возьмите. — Сказал я неожиданно для самого себя.

Заморыш судорожно вздохнул и обречённо обхватил голову.

Толпа сдвинулась с места, но прежде, чем я уступил им дорогу, поднялся Джон.

— Не так скоро… — сказал он, как мне показалось, угрожающе. Или обвинительно. Мне подумалось, что эти слова частично предназначались и мне.

Внушительная фигура Джона преградила путь толпе.

— Прежде скажите, что он натворил.

Ответа не последовало. Все переглядывались, выискивая того, кто первым крикнул: «Держи вора!». По видимому, тот приотстал в пути, так как обвинитель не вышел вперёд. Вместо этого с толпы донеслись неуверенные выкрики о том, что оборванец, дескать, украл чего или прирезал кого. В общем, виноват.

— Так что получается? Вы гоняетесь за этим несчастным малым, собираетесь побить его или даже вздёрнуть на верёвке, и даже не знаете, за что?

Возникла заминка. Они озирались, переговаривались, тыкали друг в друга пальцем и никак не могли прийти к общему заключению.

— Выходит, так… — раздался неуверенный голос после продолжительной паузы.

— Так может, вертайтесь к своим делам и оставьте парня в покое, пока не найдётся обвинитель? А мы присмотрим за ним, что бы где чего не вышло…

Джон стоял, будто одинокий риф среди пенящихся волн. И понемногу его спокойствие передавалось другим; волнение утихало, наступал отлив.

Мы не оставили беднягу на берегу. Оказалось, одно время он был моряком, а значит, своим. А джентльмены своих в беде не бросают.

Что натворил оборванец, мы не спрашивали. Это не имело значения. Когда ты поднимаешься на борт корабля, прошлая жизнь вообще не имеет значения. Как и имя. Ты становишься другим человеком, оставляешь все грехи свои на берегу и начинаешь иную жизнь, в которой нет ни прошлого, ни будущего. Есть лишь настоящее, день сегодняшний. И есть законы, которые ты должен соблюдать, если хочешь оставаться в братстве.

Мы приняли Бенджамина, как своего. Никто не спрашивал, так ли его зовут на самом деле и откуда он родом… Бен стал матросом нашего корабля. Прозвище придёт к нему само собой, со временем — и тогда он станет полноценным членом команды.

Глава 17. Первая кровь

Мы двигались на север вдоль восточного берега Мадагаскара, когда заметили в одной из укромных бухточек парус. То была шхуна без опознавательного флага. Это было неудивительно. Мадагаскар принадлежал вольным контрабандистам и морским бродягам, команды многих кораблей состояли из представителей разных народов, и зачастую судна не имели государственной принадлежности.

Протекция Карла Двенадцатого, короля Швеции, закрывала доступ к этим берегам флоту короля Георга, и встретить здесь военный корабль казалось невозможным. Потому и являлась эта земля раем для авантюристов всех мастей.

Мы подошли поближе. На этом настоял Флинт — Ингленд бы и внимания не обратил на такое судёнышко.

Миром дело не обошлось. Пока «Король Джеймс» перекрывал вход в бухту, Флинт подвёл «Моржа» вплотную к шхуне.