Пять баксов для доктора Брауна

Чаттер посмотрел на М.Р. и гаркнул противно:

– За бортом полно воды, детка!

Юнга Маллоу выслушал это заявление философски и ушел, чтобы, как и вся команда, участвовать в утренней приборке, только на корме. Затем почистил капитанское платье и сапоги, и сделал то же самое с платьем троих помощников. Заработал с десяток подзатыльников – «чтобы соображал быстрее». Затем отправился на камбуз, чтобы подать в кают-компанию завтрак.

Спустившись по узкому трапу, Дюк нашел теперешнюю резиденцию компаньона: тесное помещение, две трети которого занимали три ряда матросских коек, а одну – камбуз. Границей между кубриком и камбузом служила чугунная печь. Читая своего любимого Жюля Верна, М.Р. почему-то никогда не задумывался: а как, собственно, выглядит на корабле кухня? Да, «Матильда» – не «Дункан», но ведь и в голову прийти не могло, что камбуз окажется такого адского вида. Вокруг кое-как сколоченного кухонного стола помещались всякие бочки, баки, деревянные колоды, полки с закопченными горшками, котлы, покрытые черным жиром – не дай Бог нечаянно прикоснуться. Эту красочную картину завершал сам кок – одноногий джентльмен, одетый только в рабочий комбинезон, цвет которого лучше всего определялся как «грязный», и фартук поверх такой же расцветки.

– Доброе утро, – сказал юнга.

Кок медленно повернулся. Большой лоб, торчащие скулы корабельного повара и треугольная нижняя челюсть напоминали портрет Сократа в учебнике истории.

– Вот же крабьи яйца в зеленых водорослях! – он воздел руки к потолку. – И тебе доброе утро, маменькино сокровище!

(У Сократа вряд ли были такие сальные реденькие волосы. А из подмышек, наверное, не торчали рыжие клоки. Хотя... кто знает?)

Матросы, игравшие в карты и кости в ожидании завтрака, и не удостоившие юнгу внимания, загоготали. М.Р. покраснел. Тут он заметил в углу компаньона, покраснел еще больше, но что делать – не знал.

– Корму мне в рожу! – продолжал кок свой патетический монолог. – Сто крабов Нептуна в осьминогову каракатицу! Утро ему доброе!

Затем взял у юнги поднос и съездил им по лбу М.Р. «Бам-м!» – сказал поднос. «Иги-ги! Гы! Га-га-га!» – отозвалась команда. После чего повар принялся нагружать поднос завтраком для офицеров. Дюк стоял, как вкопанный. Забрав поднос, послал Д.Э. отчаянный взгляд и стал подниматься по трапу, пытаясь не грохнуться вместе со своей ношей. Шум, донесшийся после того, как за ним закрылась дверь, засвидетельствовал, что попытка не удалась и М.Р. грохнулся. Кок подскочил и поскакал, стуча деревянным протезом, на место происшествия. Последовавшая за этим сцена была такой печальной, что приводить ее подробно тоже как-то не хочется.

Окончив завтракать, матрос Саммерс отправился смолить тросы, потом расплетать старые канаты, из которых потом пришлось сплетать новые, кстати, и кое-как освоив это хитрое и утомительное ремесло, потом надраивать медные поручни– и так далее, и тому подобное. Юнга Малллоу убирал каюты, потом тоже распутывал кучу старых веревок, отбирая те, что еще пригодятся, потом бегал по разным поручениям, получая то пинка, то по зубам, то будучи таскаем за ухо – «чтобы не путался под ногами». И вот таким изящным способом М.Р. более или менее получил представление о том, кто на китобое где и где что.

К полудню у обоих искателей приключений полопались и стали сочиться кровью пузыри на ладонях. Ногти почернели и обломались. Оставалось послюнявить руки и надеяться, что как-нибудь стерпится.

Ну, а дальше...

Те, кто подобно двум джентльменам в те дни думает, что на китобойном судне моряки заняты только охотой на китов, а в остальное время вглядываются в горизонт, курят трубки и поют матросские песни, жестоко ошибаются. Что-то чистится, красится, подновляется – и так без конца. Даже, если кажется, что уж теперь-то точно ничего не нужно, матросы отправляются счищать ржавчину с якорной цепи или разбирать негодные веревки, отбирая те, из которых можно сплести канат. Всякое старое барахло постоянно вытягивается, связывается и укладывается в бухту.

Всякий раз, когда ослабевает какой-нибудь трос (а это случается все время), бензели и найтовы разматываются, чехлы снимаются и после того, как все непригодные части заменены, а все остальное натянуто и затянуто достаточно туго, водворяются на место заново. А поскольку все части такелажа связаны между собой, редко получается коснуться одной веревки, не трогая остальные. И если к этому добавить, что нужно еще смолить, промазывать, красить, покрывать лаком и чистить, и вдобавок не забыть, что все это должно быть свернуто, закреплено и установлено на надлежащее место перед началом ночной вахты – вот тогда вы более или менее получите представление о том, что же такое представляет собой жизнь матроса, будь он хоть палубный, хоть марсовый, хоть салинговый, хоть ко всем чертям каютный юнга. Хоть тот и не несет ночных вахт, а спит, как сухопутная крыса (за что, между прочим, его презирает вся команда).

– Юнга! – рявкнул капитан из своей каюты.