Пять баксов для доктора Брауна. Книга 1

– Эй, на «Матильде»! – кричали с борта. – Не хотите ли отужинать с нами?

Тут же спустили вельбот и капитан Бабридж, величественно стоя во весь рост, отправился на борт «Калифорнии».

Гребцы приветствовали друг друга, с судов свистели, махали, повиснув на вантах и перегнувшись через борт, мяукали, бросали в воду всякий мусор – радовались.

Старший помощник Хэннен с командой принимали гостей на борту. Дюк был послан в трюм за выпивкой. Слышался гомон на португальском, неаполитанском, французском наречии, крики, песни и издевательства. Матросы пели, плясали, просто орали и хлопали друг друга по спине. Все это безобразие называлось так же, как стадо китов: «сборищем», и было доброй традицией китобоев. Двое джентльменов, устроившись в углу кубрика, наблюдали за общим весельем.

– Что скисли, морячки?

Очень худой, даже костлявый человек небольшого роста, подмигнув, присел на край койки Джейка и, сморщив переносицу, утирал ладонью блестящие от растаявшего инея усы. Впалые щеки, лысый череп, прямой нос, прямой взгляд. Синие глаза смотрели весело, а под жидкой бородкой просматривался такой волевой подбородок, что позавидовал бы и сам Ланселот.

– Не скисли, – возразили компаньоны.

Незнакомец тем временем скручивал папироску. Запястья и пальцы его рук были длинными, тонкими, покрытые змеящимися крупными венами, а ладони, наоборот, большими, широкими. v – Четыре месяца одни и те же рожи, – поделился он. – Ни одной встречной посудины от самого Тринидада. Эх, хорошо, что вы попались! Есть на мне плесень, морячки?

Искатели приключений осторожно оглядели незнакомца.

– Кажется, пока нет, – заключил М.Р.

– Совсем немножко, уши заросли, – сообщил Д.Э.

Незнакомец рассмеялся.

– Что, – он кивнул на веселящихся матросов, – так себе компания? Не совсем то, о чем мечтали, э?

Его еще раз внимательно оглядели. Ничего не сказали, но устроились поудобнее.

– Дело ясное, – усмехнулся незнакомец. – В голове книжки, на душе туман.

Он с хрустом потянулся, словно чересчур засидевшись на одном месте. Опять пригладил усы.

– Нет, ребята, так не пойдет. В реальной жизни нужен ум не столько развитый, сколько трезвый. «Многие знания есть многая скорбь», – слышали?

– Слышали, – буркнул Д.Э. – Не очень-то весело.

Незнакомец поднял уголки сильно изогнутых губ.

– Реальность – горькая микстура, которую, хочешь – не хочешь, надо принимать ежедневно.

– Вы, часом, стихи не пишете? – поинтересовался Дюк.

– Был такой грех, – усмехнулся незнакомец. – Их даже напечатали.

– Надо же! – воскликнул М.Р., блеснув глазами. – Где? Когда это было? Как ваше имя?

– Морячок, – незнакомец обнажил белые, как у крупной собаки, зубы, – зачем тебе мое имя? Оно у меня самое обыкновенное.

Компаньоны похлопали глазами, исподтишка косясь друг на друга.

– И что? – не выдержал паузу Дюк. – Напечатали, а дальше?

– Сие значительное событие, – незнакомец поднял руку, словно в рассеянности сгибая и разгибая пальцы, – было отмечено квартирной хозяйкой и двумя-тремя приятелями поэта. После этого поэт осознал свое ничтожество и закаялся заниматься чепухой.

– Почему чепухой? – нахмурил черные брови Дюк.

– Я часто задавал себе этот вопрос, – незнакомец пошмыгал носом, пощипал бородку. – Видишь ли, морячок, человек – существо тщеславное. Я хотел, чтобы мир меня услышал. Но он не услышал. Миру не нужны возвышенные души. Возвышенность души есть излишество. Если хотите, род болезни.

– Праздная выдумка изнеженного ума? – съехидничал Джейк.

– Да, – кивнул незнакомец. – Что-то вроде. Да, ум, который обнаруживает стремление к фантазиям есть ум праздный, незанятый.

– И чем же, вы считаете, он должен быть занят? – заинтригованно поинтересовался искатель приключений.

Бывший поэт пожал плечами.

– Выполнять свое естественное назначение: бороться за выживание тела. Взгляните на наше общество: оно больно насквозь. Больно бездельниками, которые пытаются бороться со скукой, выдумывая несуществующие потребности.

– Это какие? – с некоторым подозрением спросил Д.Э.

– Да почти все, – махнул рукой незнакомец. – Начиная со стихов и заканчивая всеми этими бессмысленными штуками вроде телефонного аппарата, «волшебных фонарей» и даже, да простит меня Бог, беспроволочного телеграфа.

Дюк склонил голову набок.

– Чем, интересно, вам телефон с телеграфом не угодили? Полезные же вещи!

– Полезные… – незнакомец пожевал губами. – Да, может быть. Но можно ли сравнивать эту пользу с тем вредом, который приносят устройства, позволяющие нам обходиться только голосом или краткой запиской?

– Хм, – сказал Джейк, – а, например, арифмометр?

– Тоже ерунда, – улыбнулся незнакомец. – Это устройство облегчает работу человеческого ума. Последний, имея потребность в работе и теряя возможность удовлетворить ее, ржавеет, чахнет, и, наконец, делается бессильным и слабым.

– А часы? – спросил М.Р. уже просто из интереса.

– На редкость бесполезная вещь, – немедленно ответил незнакомец. – Мы выдумали время, чтобы спешить, тем самым пытаясь уверить себя в собственной значимости.

– Я, кажется, понял, – покивал Дюк. – Ну, а что же тогда имеет смысл?

Незнакомец рассмеялся.

– Вот этот вопрос мне нравится, морячок. Очень нравится.

Он оглядел, прищурившись, обоих компаньонов.

– Смысл, говоришь. Да ничего его не имеет. Все суета. Все, за что мы так цепляемся, есть не более, чем привычки, выдуманные искусственно человеком с единственной целью чем-то занять свое бесполезное существование. Настоящая жизнь вот, – он кивнул на веселящихся моряков. – Вот это она и есть. Во всей своей красе.

Двое джентльменов оценили настоящую жизнь во всей своей красе и повернулись опять к философу.

– И вам она нравится? – поинтересовался Джейк.

Незнакомец снова рассмеялся.

– Нравится? Это бессмысленное слово. Законам мироздания безразлично, нравятся они нам или нет. Они просто существуют.

Д.Э. страшно хотелось возразить, но он не мог придумать, как.

– Слушайте, – произнес вдруг Дюк, – а что же ваши стихи? Ну хорошо, они не стали известны, но зачем-то вы их писали? Хотели что-то сказать, или что-то спросить, ведь так?

– Я был грешен тщеславием, – улыбка философа потеряла толику веселости.

– Ну, не знаю, – нерешительно сказал М.Р. – Всегда думал, что стихи пишут, как бы это сказать, по зову сердца. И потом, их ведь напечатали? Значит, кому-то они уже понравились.

– Ну, этого было недостаточно! – незнакомец расхохотался. – Сначала я жаждал вознестись на вершины славы, затмить собой солнце, покорить умы человечества, и тому подобный треск. А потом понял одну штуку. Даже стань я знаменит как Сьюкинсон, как Блейк, как Лонгфелло, даже как Байрон – для меня ничего бы не изменилось.

– Кто это – Сьюкинсон? – спросил Дюк.

– Очень известная персона в том городе, где я имел несчастье родиться. Это неважно, морячок. Важно, что все суета: слава, деньги, твои собственные мысли…

– Слава – вещь неплохая, – заметил Джейк. – Почему бы и не мечтать о ней? Что в этом такого?

– Слава – вещь бессмысленная, – парировал незнакомец. – Она ничего не дает ни нашему уму, ни нашему сердцу.

– А деньги? – Джейк откусил заусенец на большом пальце. – На деньги можно много всякого интересного сделать.

– Да, много всякой чепухи можно сделать на деньги, – парировал незнакомец.

– А что, – не отставал Д.Э., – больше вы ни о чем не мечтали? Только об этом?

– Что ты меня все время перебиваешь, болтливый морячок? – незнакомец насмешливо дернул бородкой. – Об этом ведь и речь: подступись к любой мечте, поверти ее в руках, рассмотри как следует, и ты увидишь…

– Что все не имеет никакого смысла, – заключил Джейк.

Когда по улице покойника везут

Ты думаешь, увы, и мне придет капут

Укроют саваном и глубоко зароют

И стану я червям едою и норою.