Их трясло похмельным ознобом. В голове клубился тошнотворный туман, голоса приближались и отдалялись, сердце билось, как сумасшедшее, все, что творилось, напоминало лихорадочный бред. Никто не понимал ни слова из того, что они пытались сказать, сами американцы тоже не понимали ни черта, но еще хуже было то, что в этом не было необходимости: все обращенные к ним реплики содержали одно-единственное требование: выпить как можно больше.
До некоторой степени компаньоны были с этим согласны — но только до некоторой степени. Потому что теперь, когда купание в ледяной воде осталось позади, Восторгов исчез, машина утопла, а времени оставалось все меньше и меньше, они не просто волновались.
Сорок тысяч рублей. Пятьсот гиней. Форд.
Саммерс всей кожей чувствовал: шансов сесть в поезд, на который им нужно попасть во что бы то ни стало, почти не остается. Уйти не давали, каждый раз усаживая обратно и показывая жестами, что дела подождут. Добираться до станции было не на чем. С расстройства Д.Э. опрокидывал в себя стакан за стаканом. Он не замечал, какими огромными становились при этом глаза компаньона, и не обращал внимания на шумное одобрение русских. Д.Э. Саммерс не знал, что ему делать. В довершение ко всему, у него возникли надобности, которые, как ни верти, важнее мыслей о жизни, смерти, важнее денег, и весьма близки к понятию о счастье.
Слов, которыми американец ответил на обращенные к нему вопросы о причинах такой спешки, разумеется, никто не понял. Завязалась ужасающе долгое обсуждение, за каким чертом парню понадобилось на двор, и только его крайнее смущение навело, наконец, спасителей на правильные мысли. Хозяин дома, пошатываясь, встал. Смеясь, он мотнул лохматой головой, показывая, что следует двигаться за ним, и Д.Э. Саммерс так и сделал. За ним выскочил компаньон. Они шли, уворачиваясь от бьющего в лицо ветра. Хозяин давал крен то в одну, то в другую сторону, бормоча про себя и без особенного успеха пытаясь затянуть песню, компаньоны тоже не особенно хорошо держались на ногах, а местом, куда они пришли, оказался хлев. Затем хозяин отпер замок и ушел, и взору компаньонов предстали грабли и упряжь, висевшие на стене, скиданное наверху сено и деревянное, прислоненное к стене, корыто. Наконец, взгляды их остановились на куче навоза. Судя по запаху, ошибки не было никакой.
— Же ву при, — хрипло произнес Джейк.
Они вошли. При этом Маллоу споткнулся о стоявшее тут же ведро, а его компаньон налетел на воткнутую в навоз лопату.
За перегородкой дышала лошадь. Немилосердно дувший ветер сотрясал хлипкую дверь. За дверью подвывало и посвистывало. Двое джентльменов быстро решили свои проблемы, и уже пришли к соглашению, что единственный выход — украсть лошадь, как вдруг дверь распахнулась.
— Ну что же, господа, — Мордвинов, за спиной которого стоял шоффер, брезгливо придержал ее носком сапога, — полагаю, ваше пари можно считать проигранным.
Недолго думая, М.Р. Маллоу схватил лопату и принялся метать навоз в ряды противника. Враг прикрылся дверью и одновременно открыл стрельбу. Пока в темноте щелкали выстрелы и свистели пули, Саммерс вооружился дышлом.
«Любое значительное усилие рук… вам будет больно», — да, черт возьми, доктор была права тысячу раз! Как же она была права!
Но что она знала о жизни? Дышло позволяло держать противника на расстоянии, попадаясь в темноте под ноги графу. Звуки, которые издавал его сиятельство, позволяли предположить, что он то и дело попадает под ноги своему шофферу. Но всего этого было недостаточно. К тому же, Джейк, мало того, что был не в форме, не заметил лежащие на полу грабли. От внезапного удара по лбу он выпустил дышло из рук. Маллоу махал лопатой изо всех сил. Наконец, он понял, что больше не может удерживать позиции, метнул по очереди хомут, сбрую, сорвал со стены седло, швырнул его последним усилием, и двое джентльменов стали карабкаться по деревянной лестнице. В самый последний момент они спихнули ее перед носом у графа и на четвереньках поползли по сену. Долго возились с ржавым крюком, запиравшим двустворчатый ставень, пока, наконец, окно не распахнулось, и гонщики, рискуя переломать себе ноги, не спрыгнули вниз. Тут они обнаружили, что фары графской машины освещают стоящий неподалеку, уже по самые дверцы занесенный снегом, «Модель-Т». Пока Саммерс, кряхтя и охая, распрямлялся, Маллоу выбрался из сугроба, бросился к двери, успел захлопнуть ее, едва не оставив Мордвинова без его аристократического носа, однако, не мог выдержать графский напор. Сражение он проиграл. Сжимая его запястья своими железными пальцами, граф крикнул что-то своему шофферу, и тот принялся вязать руки М.Р. вожжами. Пока Дюк брыкался, безуспешно пытаясь освободиться — один против двоих, кто-то, а именно, подоспевший Д.Э. Саммерс шарахнул сначала одного, а потом другого сзади корытом. Затем, не тратя времени, потащил компаньона к дверям, быстро накинул засов, и Мордвинов с шоффером оказались в западне. Оставалось распутать вожжи.