Пять бессмертных

– Я хотел обратить ваше внимание на полную бессмысленность подобных построений. Каждый, знакомый с утопическими сочинениями, знает, что все они прибегают к гиперболизации современного им положения вещей. Если утопист жил в век пушек, весивших до ста пудов и стрелявших на двадцать километров, то он описывает пушку в тысячу пудов с дальнобойностью в пятьсот километров. Конечно, он отчасти прав, но… мало это будущее отличается от современности. Иначе говоря, это различие количественное, а не качественное. Как могли себе представлять войну отдаленного будущего средневековые рыцари еще до изобретения пороха? Они только могли мечтать об удивительно прочных латах, очень далеко бьющих самострелах, сверхъестественно сильных стенобитных орудиях и невероятно толстых стенах. То же самое и с утопическими построениями будущего социального строя. Последний в большей части зависит от экономических взаимоотношений, а вся экономика покоится на достижениях материальной культуры. Следовательно, лаборатория и кабинет ученого играют в этом случае не последнюю роль и… нам опять придется вернуться к нашему примеру о рыцарях. Порох – вот чего никак нельзя было предположить. И вообще я не знаю исключений. Когда некоторые пионеры воздухоплавания уже достигли значительных успехов, находились люди, называвшие себя учеными, которые устно и печатно утверждали, что аппараты тяжелее воздуха не имеют никакого будущего. А куда девались все эти ухищрения, все эти тракторы и сеялки, все фантазии о будущем земледелии и казавшаяся незыблемой мысль о существовании даже почти особой породы людей, крестьян? Одно только введение машин в более широком масштабе уже положило начало исчезновению этих различий, а что вы скажете вот об этом? – Курганов взял с тарелки кусочек панита и повертел его в руках. – Сосчитайте, сколько животрепещущих социальных и экономических вопросов разрешил этот кусок. Это – хлеб. Хлеб для всех, почти даровой, как вода и воздух. Мы не можем себе представить его отсутствия или недостатка, но моря крови, пота и слез были пролиты человечеством из-за таких же кусочков. И мы не вправе забывать об этом. Я мог бы до завтра заниматься изысканием примеров, но будет. Заметьте, что вопрос о «хлебе насущном» решила не агрономия, не социальная реформа, а синтетическая химия. Поэтому всегда в рассуждениях о том, что будет, нельзя забывать того, что не сегодня, так завтра, не завтра, так через сто лет станет известным то, о существовании чего мы сейчас и не подозреваем. Всегда может явиться новый фактор, который подчинит себе течение событий, поставит их на основу совсем непредвиденного принципа и сведет на нет все ваши построения. Иначе говоря, была бы справедлива логика, которой вы оперируете, если бы заранее было известно, что наука остановилась в своем движении и все данные условия вашей задачи навсегда останутся неизменны… Но этого, к счастью, не было и не может быть.

– Есть много, друг Гораций, тайн на свете, которые не снились нашим мудрецам, – тихо произнес Гаро, скатывая из панита шарики.

Курганов поморщился. Это была одна из тех общих фраз, которые на известной степени культуры человек уже не решается употреблять. Самое большее, если мельком лишь она придет в голову. Курганов помолчал и все-таки ответил:

– Да, если хотите, так.

Пфиценмейстер, все время не спускавший с Курганова пронизывающего взора, вдруг громко кашлянул и сказал:

– Не согласен. Есть общий закон. Общий закон!

– То, что говорил я, не противоречит общим законам. Я касаюсь лишь условий и способов достижения, которые не являются величинами постоянными, если можно так выразиться.

– Это тоже общий закон?

– Да, тоже общий, – отозвался Карст, – но не поддающийся никакому учету. Курганов именно это и утверждает. На что же вы возражаете?

Гета, сощурясь, посмотрела на Карста. Он был, очевидно, зол и говорил сейчас резко, упруго выталкивая каждое слово.

– Что же вы хотите сказать, – продолжал он, – что закон изменчивости и отзывчивости на все сторонние влияния может служить основой для построений, когда эти внешние и новые факторы не поддаются учету?

Пфиценмейстер холодно на него посмотрел. Лоб его собрался в многочисленные складки. Лицо исказилось, стало зловещим. Раздался его сухой смех.

– Хе-хе-хе-хе! Вот как! Не поддаются. А я думаю, что поддаются. Да-с. Думаю.

– Иначе говоря, вы хотите сказать, – заметил Биррус, – что и порох, и явления атомного распада, и все то, что каждый раз создавало в своей области революцию, могло и должно было быть предвидено? Вероятно, вы лично могли бы много кое-чего сказать о будущем, если…