Пять бессмертных

Карст грузно опустился на скамейку лодки, облокотился о борт и уронил голову на руки. Глухие рыдания потрясали всю его крепкую фигуру. Биррус отвернулся.

Послышался плеск весел, и в сумерках лунной ночи со стороны канала показалась вторая лодка.

– Курга-а-а-а-нов!.. Би-и-и-иррус!.. – разнесся по воде крик.

– Гоп! – отозвался Курганов.

Раздался смех и усиленное плескание весел. Через минуту можно было различить две белых женских фигуры, сидящих рядом в лодке и усиленно гребущих. Лодка поворачивала то в одну, то в другую сторону. Из-под весел летели брызги.

– Эх, вы, ученые женщины, – смеясь, сказал Курганов, когда вторая лодка подъехала ближе, – никуда вы в лодке не годитесь. Впрочем, вам не хватает немногого.

– Чего же это?

– Ума.

Одна из женщин, маленькая брюнетка с наружностью, выдававшей еврейское происхождение, схватила весло, подняла его над водой, и, стараясь придать голосу угрожающий тон, сказала:

– А ну, повторите-ка еще раз.

– Что же вы сделаете?

– Обрызгаю всего с ног до головы.

– Гм… Вы не хотите, значит, узнать, чего вам не хватает. Я только хотел сказать, что…

Теплые соленые брызги полетели на него из-под весла, ударившего по воде. С комической поспешностью Курганов переполз по дну лодки и спрятался за Карстом, сидевшим все еще в прежней позе.

– Простите, больше не буду, – нараспев взмолился Курганов, – если не меня, то Карста пожалейте. Он совсем не виноват.

– Перестань, Гета, – обратилась к стоящей с занесенным веслом девушке ее спутница, – ты какая-то сумасшедшая.

Та бросила весло в лодку и, словно сердясь, села и отвернулась, подперев рукой щеку.

– Вот устойчивость, – тихо смеясь, сказал Биррус, – миллионы лет назад женщины были точно такими же, как сегодня вот эти две особы. Никакая ученость им нипочем. Они все-таки первым делом женщины.

– И хорошо, что это так, – отозвался Курганов, вытирая платком лицо. – В этом их главная ценность. А если…

– Слышите, что он говорит? – вскричал Биррус. – Он говорит, что главная ваша ценность – в вашей глупости.

– Я этого не говорю, я имею в виду…

– Полно, – перебил его опять Биррус, – это все равно. И Гета и Лина хорошо знают, что будь на их месте мужчина, даже мальчик, он сразу бы стал правильно грести, хотя бы сел в лодку первый раз в жизни.

– Ну, ладно, ладно, не спорим, – отозвалась Гета, снова показав лицо, – можете по праву наслаждаться своим мужским умственным превосходством, хотя… Биррус сам гребет немного лучше меня.

– Положим, – начал было тот, но Гета не слушала его. Она внимательно всмотрелась в неподвижно склоненного Карста и, подняв брови, быстро спросила:

– Что такое с Карстом?

– С Карстом? – серьезно переспросил Курганов. – Ничего особенного. Ему немного жалко кое с чем расставаться.

– С чем расставаться? В чем дело?

– Погодите, скоро узнаете. Карст, бери весло. Поедем, пожалуй. – Он потряс его за плечо. Тот медленно выпрямился, ни на кого не глядя, взял весло и стал прилаживать его к уключине.

Биррус сделал то же самое. Гета, не сводившая все время испуганного взора с Карста, всегда такого жизнерадостного и веселого, сразу как-то примолкла и перестала расспрашивать. Почувствовала, что произошло что-то очень значительное, и насторожилась, угадывая недоброе.

– Возьмем их на буксир, – сказал Курганов. – Лина, в вашей лодке есть цепь на носу?

– Нет, кажется. Впрочем, я сейчас посмотрю.

Балансируя в покачивавшейся лодке, Лина перешла на нос. Цепи не оказалось.

– Пусти, Лина, – сказала Гета, тоже пробираясь к носу, – я привяжу. – Она сняла с себя шелковый пояс-шнур, одним концом привязала его к кольцу, ввинченному в выступ матицы.

– Ну-ка, подгребитесь еще. Так.

Минуту спустя две лодки, – одна с гребцами, другая на буксире, – въезжали в канал. Здесь, среди деревьев, было почти темно. Курганов смотрел на белые, беспомощно и покорно склоненные фигуры девушек, и ему казалось, что он и его товарищи разбойники, что они похитили этих девушек и везут куда-то далеко, в свои мрачные пещеры.

«А они сидят, как… обреченные, – подумал он, и это слово заставило болезненно сжаться его сердце. – Да, действительно обреченные», – повторил он про себя.

Ему стало страшно, что он сам и эти четыре столь близких ему человека должны скоро перешагнуть черту чего-то неведомого. При мысли об этом он испытывал то же, что на краю пропасти: боишься и едва удерживаешься, чтобы не броситься вниз головой. Он хорошо понимал слезы Карста. Этот большой, нервный человек давно уже сам догадывался, к чему привели их опыты… Он самому себе боялся признаться в этом. Когда Курганов, покинув их, дал Карсту определенные задания, последний не знал, насколько близко уже решение задачи. Он работал сам, следил за работой Бирруса и всех остальных, и ему все время казалось, что они решают одну из кропотливых, но не столь значительных задач в ряде сложных работ, которые должны были привести к цели.