Пять четвертинок апельсина

Мы были всего лишь дети. Мы не знали, что нам делать. Мы испугались. Наверно, Кассис даже больше, чем мы с Ренетт, потому что был старше и все-таки лучше соображал, что будет, если нас заподозрят в смерти Томаса. Именно Кассис вытащил тело Томаса из-под берега, высвободив его ногу, запутавшуюся среди корней. И это Кассис собрал всю оставшуюся одежду Томаса, связал в узел, перетянул ремнем. Он плакал, но в тот день проявилась в нем твердость, какой прежде мы в нем не замечали. Возможно, в тот день он собрал всю свою волю в кулак, размышляла я после. Возможно, именно потому он потом старался забыть и пил. От Рен толку не было. Она только сидела на берегу и рыдала, лицо пошло красными пятнами, обезобразилось. Только когда Кассис тряхнул ее за плечи и велел, чтоб пообещала — пообещала! — что возьмет себя в руки, сестра хоть как-то отреагировала кивком, продолжая обливаться слезами и причитать: «Томас, ой, Томас!» Может быть, именно потому, несмотря ни на что, я так и не сумела возненавидеть Кассиса. Ведь в тот день он поддержал меня, как не поддерживал никто и никогда. По крайней мере, до сих пор.

— Да поймите же, — в его мальчишеском голосе, срывавшемся от страха, я по-прежнему, как ни странно, слышала голос Томаса. — Если они про нас узнают, они подумают, что это мы его убили. Нас пристрелят! — Рен смотрела на брата огромными, перепуганными глазами. Я уставилась за реку, до странности безучастная, равнодушная. Никто не посмеет меня пристрелить. Я поймала Матерую. Кассис резко стукнул меня по плечу. Вид у него был хуже некуда, но держался он стойко.

— Буаз, ты слышала, что я сказал? Я кивнула.

— Нам нужно сделать так, будто его кто-то убил, — сказал Кассис. — Ну, там из Сопротивления или еще кто. Если они поймут, что он утонул… — Он осекся, бросил пугливый взгляд на реку. — Если они обнаружат, что он приходил и что мы вместе купались, могут расспросить и других, Хауэра и тех, и тогда… — у Кассиса перехватило в горле.

Но было ясно без слов. Мы все переглянулись.

— Надо сделать так, чтоб подумали, будто его застрелили.

Тут он посмотрел на меня чуть ли не умоляюще. Я кивнула:

— Ладно…

Мы не сразу сообразили, как стрелять из пистолета. Там был предохранитель. Мы его сняли. Пистолет был тяжелый, от него пахло смазкой. Потом стали решать, куда стрелять. Я сказала, что в сердце. Кассис — в голову. Одного выстрела, сказал он, хватит, прямо в висок, чтоб подумали, будто кто-то из Сопротивления. Для правдоподобия мы связали ему веревкой руки. Чтоб заглушить выстрел, прикрыли дуло его кителем, но все равно звук, хоть и негромкий, своим странным эхом, казалось, заполнил все вокруг.

Мое горе застыло где-то глубоко внутри, так глубоко, что я не чувствовала ничего, кроме тупого оцепенения. Сознание было как река: гладкое и сверкающее на поверхности, и лютый холод в глубине. Мы подтащили Томаса к краю и столкнули его в воду, понимая, что теперь его будет почти невозможно опознать. К завтрашнему дню, считали мы, течением его, скорее всего, принесет в Анже.

— А как с одеждой?

Губы у Кассиса посинели, но голос по-прежнему звучал твердо:

— Кидать в реку нельзя, рискованно. Кто-нибудь вдруг обнаружит, опознает.

— Давайте сожжем, — предложила я. Кассис покачал головой:

— Слишком много дыма. Да и пистолет не сожжешь, и пояс, и бирку.

Я безучастно повела плечами. Мне представилось, как Томаса тихо качает вода — туда-сюда; баюкает, точно ребенка в колыбельке. И тут мне пришла в голову мысль.

— Морлокская нора, — сказала я. Кассис кивнул:

— Верно.

14.

Теперь колодец тот же, что и тогда, правда, кто-то накрыл его бетонной заглушкой, от малых детишек. Конечно, у нас теперь водопровод. Во времена моей матери колодец был для нас единственным источником воды, не считая дождевой в канаве, но ее мы брали только для полива. Колодец представлял собой огромное цилиндрическое сооружение из кирпича, вздымавшееся над землей футов на пять, с ручным насосом, с помощью которого накачивали воду. Поверх цилиндра лежала деревянная крышка от несчастного случая и от загрязнения воды. Иногда, когда наступала сушь, вода в колодце становилась желтой и противной, но обычно была очень вкусной. Прочитав «Машину времени», мы с Кассисом долго играли в морлоков и элоев у колодца, который, как мне казалось, своей угрюмой массивностью походил на темные норы, в которые уползали ужасные существа.