Пять четвертинок апельсина

Как это все объяснить? Заведение с характерным запахом — вареной капусты, прачечной и болезней, — ревущие телевизоры в кротких стенах, населенных брошенными людьми, которые хнычут, отказываясь от тушеных яблок, которые иногда орут друг на дружку с неожиданной злостью и, сжимая слабенькие кулачки, пихают обидчика к бледно-зеленой стенке. Там был один человек в инвалидном кресле, еще не старый, с физиономией, похожей на сжатый, весь в шрамах, кулак и с вращающимися, полными безнадежности глазами. Он все кричал: «Мне здесь нехорошо! Мне здесь нехорошо!» — все время, пока я там была, пока его голос не стих до еле слышного гудения, так что даже я перестала воспринимать его горе. Женщина стояла в углу, повернувшись лицом к стене, и рыдала, и никто не обращал на нее внимания. И еще одна — в постели, огромное, расплывшееся существо с крашеными волосами, с круглыми белыми ляжками, с плечами, прохладными и мягкими, как свежее тесто, кротко улыбалась сама себе, что-то бормоча. Только голос был прежний, иначе я бы ни за что не поверила своим глазам, — голос маленькой девочки, бубнящей бессмысленные слоги, глаза пустые и круглые, как у совы. Я заставила себя коснуться ее руки.

— Рен, Ренетт!

Снова эта вялая улыбка, легкий кивок, как будто в своих мечтах она королева, а я ее подданная. Она забыла свое имя — так тихонько сказала мне медсестра, — но вполне счастлива; нашла свою «радость», обожает телевизор, особенно мультики, и еще когда играет радио, а ей расчесывают волосы.

— Правда, и у нас случаются сильные приступы, — говорила сестра.

Все во мне похолодело от этих слов, ужас жестким и жарким узлом скрутился в животе.

— Мы просыпаемся среди ночи.

Какое странное это «мы»: как будто, отчасти принимая на себя свойства другой женщины, эта способна вжиться в чувства старого, безумного человека.

— А иногда мы немножечко злимся, правда?

И она светло мне улыбнулась, юная блондиночка лет двадцати. И в этот миг я с такой силой возненавидела ее за молодость и беззаботное невежество, что даже чуть ли не улыбнулась в ответ.

И поняла, что точно так же улыбнулась я сама, когда глядела на свою дочь, и за это возненавидела себя. Сделала еще попытку смягчить ситуацию.

— Видишь ли, — сказала я виновато, — я ненавижу старость и больницы. Я посылала деньги.

Этого говорить не следовало. Но бывает, все, что ни говоришь, все невпопад. Мать хорошо это знала.

— Деньги, — презрительно сказала Писташ. — Неужели это в жизни главное?

Вскоре дочь отправилась спать, и снова между нами в то лето все разладилось. Через две недели она уехала, чуть раньше, чем предполагалось, сославшись на усталость и на подготовку к школе, но я видела, что не в этом дело. Пыталась еще раз или два поговорить с ней, но безуспешно. Она по-прежнему замкнулась, взгляд настороженный. Я заметила, что ей приходит много писем, но тогда ничего не заподозрила. Мысли мои были заняты совсем другим.

2.

Через несколько дней после истории с Янником и Лорой появилась эта закусочная на колесах. Ее привез громадный трейлер, припарковав в траве у дороги как раз напротив «Сгêре Framboise». Из трейлера вышел молодой парень в красной с желтым бумажной шапочке. В тот момент я была занята с посетителями и особого внимания не обратила, поэтому, когда позже днем выглянула из окна, с удивлением увидела, что трейлер укатил, оставив у обочины маленький фургончик, на котором крупными красными буквами было написано «СУПЕР-ЗАКУСОН». Я вышла из магазина, чтоб получше рассмотреть. С виду фургончик был необитаем, но ставни были стянуты тяжелой цепью, на которой висел замок. Я постучала в дверь, но ответа не последовало.

На следующий день фургон-закусочная открылся. Я обнаружила это примерно в половине двенадцатого, когда обычно начинают сходиться мои постоянные посетители. Между распахнутыми ставнями возник прилавок, над ним раскинулся красно-желтый навес, а ниже тянулась тесемка с цветными флажками, на каждом из которых значилось название и цена — «жареный бифштекс, 17 фр.», «жареная сосиска, 14 фр.» — и еще висела парочка ярких плакатов, рекламировавших «Супер-Закусон», «Большой Классный Бургер» и всякие безалкогольные напитки.

— Похоже, конкуренты появились, — заметил Поль Уриа, появившийся ровно в четверть первого.

Я не спрашивала его, что закажет; он всегда заказывал дежурное блюдо и demi.[55] Вообще-то он много не говорит, сидит себе на своем обычном месте, ест да на дорогу поглядывает. Я и восприняла эти слова как одну из его редких шуток. Бросила насмешливо:

— Скажете тоже! Уж если, мсье Уриа, конкурентом моей «Сгêре Framboise» станет какой-то фургонный торговец машинным маслом, тогда пора мне складывать кастрюльки и убираться отсюда подобру-поздорову.