Пять четвертинок апельсина

– Ночь вчера уж очень ветреная была, месье, – преспокойно промолвил он. – У реки, знаете ли, столько деревьев ветром повалило.

Я хорошо видела, как от этой фразы застыло лицо Люка. Да и сам он прямо-таки окаменел, только голова от сдерживаемой ярости непроизвольно дергалась, как у петуха, готового к драке. Выглядел он так себе. Ростом, может, и повыше Луи, но по сравнению с ним куда более худосочный. Луи-то коренастый, крепкий, очень похожий на своего двоюродного деда Гильерма. Он всю жизнь, по сути, только и делал, что участвовал в драках, потому и в полицию пошел служить. Люк шагнул к нему и тихим угрожающим голосом потребовал:

– Сейчас же прекрати все это! И домкрат убери!

– Конечно, месье, – улыбнулся Луи. – Как угодно.

Дальше все происходило как в кино при замедленной съемке. Автофургон, опасно накренившийся вперед, резко качнулся назад, стоило Луи убрать из-под него опору, и тут же раздался оглушительный грохот – это с полок посыпались тарелки, стаканы, кухонная посуда, сковородки и припасы. Под звон бьющейся посуды все это откатилось к задней стенке, а сам фургон продолжал плавно заваливаться назад под воздействием собственной силы тяжести и сместившегося кухонного оборудования. В течение нескольких минут нам еще казалось, что он может вернуться в прежнее, нормальное положение, затем он тяжело накренился на один бок и рухнул на обочину с таким грохотом, что у нас внизу в буфете зазвенели чайные чашки, да и весь наш дом вздрогнул.

Несколько секунд Луи и Люк молча смотрели друг на друга, первый с выражением искреннего сожаления, даже жалости, второй – не веря собственным глазам и постепенно наливаясь бешенством. Автофургон лежал на боку в высокой траве, и в брюхе у него еще продолжало звякать и потрескивать.

– Оп-ля! – подытожил Луи.

Люк яростно рванулся к нему. Несколько мгновений лишь мелькали руки и сжатые кулаки; все это двигалось слишком быстро, невозможно было что-то разобрать. Затем я увидела, что Люк сидит на траве, закрыв руками лицо, а Луи с доброжелательным и участливым выражением лица помогает ему подняться.

– Боже мой, месье, как же это могло случиться? Вы вроде как на минуточку отключились, верно? Ничего страшного, просто шок, это вполне нормально, успокойтесь.

– Да… ты… хоть представляешь себе… черт тебя подери… что ты натворил, козел вонючий? – шипел от злости Люк.

Это я уже с трудом расслышала, потому что рук от лица он так и не отнял. Поль потом говорил, что Луи заехал ему прямо локтем в переносицу, но я-то этого заметить не успела, уж больно молниеносно все произошло. А жаль. Я бы с удовольствием понаблюдала!

– Да мой адвокат тебя как липку обдерет, подонок! Посмотрим, что ты тогда запоешь! Вот дерьмо! Так ведь я и до смерти кровью истеку.

Странно, но именно теперь я различила в его голосе знакомые фамильные нотки, причем куда более явственно, чем прежде. Было что-то особенное в том, как он растягивает гласные; и интонации у него были такие противные, капризные, как у испорченного городского мальчишки, которому никогда ни в чем не отказывали. В эти минуты я могла бы поклясться, что голос Люка звучит в точности как у его сестрицы.

Мы с Полем спустились вниз – вряд ли у нас хватило бы терпения еще выжидать, оставаясь в доме, – и вышли на дорогу, чтобы досмотреть представление до конца. Люк стоял рядом с фургоном, вид у него был весьма плачевный: из носа капала кровь, из глаз текли слезы. Обнаружив, что он выпачкал дорогие парижские туфли, угодив ногой в свежее собачье дерьмо, я протянула ему носовой платок. Он с подозрением на меня взглянул, но платок взял и тут же принялся промокать нос. Клянусь, он так ничего и не понял; на его бледном лице застыло упрямое и весьма воинственное выражение. В целом у него был вид человека, имеющего за спиной и юристов, и советчиков, и высокопоставленных друзей, к помощи которых в любой момент можно прибегнуть.

– Вы это видели? – пожаловался он нам. – Видели, что этот козел со мной сотворил? – Люк посмотрел на окровавленный платок, словно не веря собственным глазам. Нос у него уже прилично распух, да и глаза тоже. – Вы ведь были свидетелями, как он ударил меня, верно? Ударил ни за что, среди бела дня! Да я засужу тебя, мерзавец! Как липку тебя обдеру!

– Сам-то я почти ничего не видел, – отозвался Поль, как всегда неторопливо. – Мы люди старые, зрение у нас уже слабовато. Да и слух не больно хорош.

– Но вы же смотрели! – настаивал Люк. – Вы должны были все видеть! – Заметив мою усмешку, он злобно прищурился. – О, теперь до меня дошло, в чем тут дело! Решили подговорить вашего полицейского-взяточника, чтобы он припугнул меня, так, да? – Он гневно взглянул на Луи. – Ну, если вы ничего умней не придумали…

Он зажал себе нос, пытаясь остановить кровь.

– Не думаю, месье, что у вас есть основания для подобных обвинений. Это клевета, – твердо заявил Луи.

– Ах, ты не думаешь? – взвился Люк. – Значит, клевета? Когда мой адвокат…

Но Луи перебил его: