Пять четвертинок апельсина

Прячась за стволом упавшего дерева, я по-пластунски подползла ближе и стала слышать Томаса отчетливей.

– Забавно, но я всегда считал, что самый большой трус в семье – это я. Я всегда был очень смирным, никогда не высовывался, никогда не рисковал. Однако после гибели Эрни я стал для родителей героем. Занял вдруг место брата. А они вели себя так, словно его никогда и не существовало. Словно я – их единственный сын. Я стал для них всем на свете.

– А тебе не было… страшно? – еле слышно выдохнул Кассис.

Томас кивнул.

И тут вдруг брат издал какой-то странный звук – то ли тяжко вздохнул, то ли всхлипнул, – словно с трудом закрыл тяжелую дверь.

– Он не должен был умереть! – воскликнул Кассис, и я догадалась: это он об отце. А Томас терпеливо ждал; внешне он выглядел совершенно спокойным. – Его все считали таким умным. У него всегда все было как надо, и собой он отлично владел, да и трусом уж точно не был…

Голос Кассиса сорвался, и он гневно взглянул на Томаса, словно молчание молодого немца казалось ему вызывающим. Я видела, как сильно дрожат у брата руки. А потом он вдруг начал что-то выкрикивать пронзительным, каким-то измученным голосом, так что я даже слов не могла толком разобрать; они спотыкались и налетали друг на друга в каком-то яростном желании вырваться наружу, на свободу.

– Он не должен был умереть! Он должен был просто во всем разобраться и сделать как лучше, а он взял и пошел на фронт, позволил, чтобы его, как последнего дурака, разнесло на куски! А теперь мне за все это отвечать, и я… не… знаю… что мне делать, и я… так… б-боюсь…

Лейбниц выждал, когда кончится эта истерика, потом просто протянул руку и преспокойно забрал у Кассиса пистолет.

– В том-то все и дело, – заметил он, – с этими героями всегда так: они почему-то никогда не доживают до исполнения тех ожиданий, которые на них возлагают другие. Это, пожалуй, и есть главная их беда, верно?

– Я ведь тебя и застрелить мог, – мрачно изрек Кассис.

– Отомстить можно по-разному, – ответил Томас.

Почувствовав, что они уже снова почти помирились, я стала отползать через подлесок назад. Мне совсем не хотелось быть уличенной в подслушивании. Ренетт сидела на прежнем месте, погрузившись в изучение очередного журнала о звездах кинематографа. Минут через пять вернулись и Томас с Кассисом – держась за руки, как братья. На Кассисе была немецкая фуражка, залихватски сдвинутая на затылок.

– Оставь ее себе, – разрешил Томас. – Я знаю, где достать новую.

Все. Наживка была проглочена. С того момента Кассис стал его рабом.

9

Мы с удвоенным энтузиазмом принялись помогать Томасу. Любые сведения, даже самые тривиальные, были зерном на его мельницу. Мадам Анрио с почты тайком открывала и читала письма; Жиль Пети из мясной лавки торговал кошатиной, выдавая ее за крольчатину; Мартен Дюпре вместе с Анри Друо – и это многие в «La Rép» слышали – призывал бороться с немцами; всем известно, что у Трюрианов за домом в саду, в дренажной трубе, спрятан радиоприемник, а Мартен Франсен – коммунист. Ну и так далее. Лейбниц регулярно обходил названных нами людей под тем предлогом, что часть провизии необходимо реквизировать для обеспечения немецкого гарнизона. Покидал он их отнюдь не с пустыми руками и получал не только то, за чем пришел: иной раз толстую пачку денег, а иногда одежду с черного рынка или бутылку хорошего вина. Порой его жертвы и сами расплачивались новой информацией: чья-то якобы родственница, приехавшая из Парижа, прячется в погребе в самом центре Анже, а на задах «Рыжей кошки» кого-то пырнули ножом. В общем, к концу лета Томас Лейбниц выведал в Анже половину всех секретов, а уж в Ле-Лавёз – добрых две трети. Под его матрасом в казарме уже хранилась вполне приличная сумма. Видимо, как раз это он и имел в виду под фразой «отомстить можно по-разному». Кому отомстить – пояснять не требовалось.

Деньги он посылал домой, в Германию, но мне так и не удалось выяснить, каким образом. Способы, конечно, были разные. Дипломатический багаж, курьерские саквояжи, поезда с продуктами, санитарные машины – возможностей для предприимчивого молодого человека хватало, особенно если есть нужные связи. Томас специально менялся дежурствами со своими приятелями, чтобы лишний раз заглянуть на фермы в окрестностях Ле-Лавёз. Он даже у дверей офицерской столовой подслушивал. У людей он неизменно вызывал симпатию, и они доверительно с ним беседовали, ну а он никогда ничего не забывал.