Пять дней

Я вернулась к машине, вставила ключ в зажигание, выехала со стоянки, оставив за спиной океан, повернула налево и покатила по узкой извилистой дороге, тянувшейся мимо дачных домиков, которые по большей части сейчас были пусты, потому что осень вскоре должна была сменить темная суровая зима. Снова поворот — направо. Дорога стала спускаться с пологого холма. По обеим ее сторонам стояли дома — постоянные резиденции жителей полуострова. Принадлежали они, за редким исключением, школьным учителям, страховым агентам, местным пожарным, пенсионерам из числа моряков или бывших рабочих судостроительного завода в Бате, пытающимся прожить на пенсию и социальные пособия, хотя среди владельцев встречались также художники и рефлексологи из числа сторонников движения «нью эйдж».[5] За этими домами — многие из них (как и мой собственный) не мешало бы выкрасить заново — простирались широкие поля и шла магистральная дорога, ведущая на запад, в город. Упоминаю я все это лишь потому, что по данному участку дороги я езжу три-четыре раза в неделю с тех пор, как мы с Дэном перебрались сюда тринадцать лет назад. За исключением двух недель в год, когда мы с Дэном выезжали на отдых из нашего городка, Дамрискотты, Мэн был центром моей вселенной. У меня нет паспорта — лишь недавно эта мысль поразила меня. Единственный раз я выезжала из страны в 1989 году, когда училась на последнем курсе в Университете штата Мэн. Мы с Дэном тогда еще только встречались, и я уговорила его отправиться со мной на длинный уик-энд в Квебек-Сити. В ту пору еще можно было пересечь канадскую границу, имея при себе лишь водительские права. В Квебек-Сити проходил зимний карнавал. Всюду лежал снег. Улицы в старом городе вымощены булыжником. Нарядная архитектура. Все говорят по-французски. Никогда прежде я не видела ничего столь волшебного и чуждого нам. Даже Дэн был очарован, хотя поначалу иностранная речь, непривычный акцент заставляли его немного нервничать. Мы провели четыре счастливых дня в маленьком, весьма неприглядном на вид отеле, с узкой двуспальной кроватью, скрипящей под нами каждый раз, когда мы занимались сексом, но в целом для нас это была пора высокой романтики, и я абсолютно уверена, что именно тогда мы зачали Бена. Но еще до того, как мы узнали, что станем родителями — это известие изменило траекторию его и моей жизни, — Дэн пообещал мне, что мы всегда будем возвращаться в Квебек-Сити. А также посетим Париж, Лондон, Рио…

Одна из многих иллюзий молодости — это вера в то, что жизнь — сооружение открытой планировки, что твои возможности безграничны. Пока ты сам не решишь втиснуть себя в какие-то рамки.

Я сама пригвоздила себя к одному месту. Эта мысль не шла у меня из головы. Но, говоря по чести, я не сержусь на Дэна за это. В нашей семейной жизни много всяких проблем, но я не виню его в том, как сложилась моя судьба. В конце концов, строилась она не без моего участия. Меня никто не заставлял выходить за него замуж — это был мой выбор. Теперь я понимаю, что некоторые важные решения я принимала в тот момент, когда мой здравый смысл был не на высоте — и это в лучшем случае. Неужели так всегда? Неужели одно поспешное решение может изменить траекторию всей жизни?

Я часто слышу, как мои пациенты с запозданием сожалеют о каких-то своих поступках. Курильщики проклинают тот день, когда они сделали первую затяжку. Страдающие ожирением недоумевают, почему они не могут встать из-за стола, не наевшись до отвала. А есть воистину горемыки, которым не дает покоя вопрос, не является ли случаем опухоль — не имеющая прямого отношения к тому, что врачи называют образом жизни, — своего рода карой (небесной или другой какой) за плохое поведение, совокупность грехов или неспособность найти простое счастье в этой единственной жизни, что им дана.

Бывает, за один рабочий день в процедурной я выслушиваю множество исповедей. Обычно пациентов к откровенности принуждает смертельный ужас, страх перед неизвестностью. Почему я стала так остро реагировать на их признания? Не потому ли, что они непосредственно заставляют меня задуматься о том, как стремительно летит время, все быстрее и быстрее. Вот снова октябрь. Мне сорок два, и я в толк не могу взять, как случилось, что год просто взял и пролетел. Однажды, несколько лет назад, в разговоре с отцом (он преподавал математику в средней школе в Уотервилле) я упомянула о том, что одна из странных особенностей вступления в средний возраст состоит в том, что год пролетает буквально в три мгновения, и он на этот счет дал мне элегантное в своей простоте объяснение.

— Доживешь до моих лет… — начал он.

— Если доживу до твоих лет.

Ему тогда было семьдесят два.