Пять дней

— В общем, вы решили, что я рентгенолог, — подытожила я.

— Вычислил методом дедукции.

— То есть я похожа на рентгенолога?

— Я знаю, что я сам похож на страхового агента.

Я промолчала.

— Да, так и есть, — подтвердил он.

— Вам нравится ваша работа?

— В ней есть свои прелести. А вам нравится быть рентгенологом?

— Я всего лишь рентген-лаборант.

— Рентген-лаборант — очень важная профессия.

Я пожала плечами. Мужчина снова мне улыбнулся:

— В какой больнице?

— В региональной больнице штата Мэн.

— Серьезно? А вы работали там, когда отделением заведовал доктор Потхолм?

— Доктор Потхолм и принял меня на работу.

Мужчина улыбнулся, протянул мне руку:

— Ричард Коупленд. — Он вручил мне свою визитную карточку.

Я пожала ему руку. Рукопожатие у него был крепкое. Рукопожатие коммивояжера. Я убрала в карман его визитку. Представилась.

Ричарду Коупленду был присущ непринужденный стиль общения. Но в том, что касалось жестикуляции и мимики, он был крайне осторожен, будто пытался побороть некую физическую робость. Я видела, что он рассматривает меня, но при этом все время отводит взгляд, словно смущается своей дерзости. Мы вели оживленный разговор, но в то же время держались настороже. Я назвала бы его волокитой, который испытывает неловкость, флиртуя с женщиной. А это, вне сомнения, был флирт — флирт между двумя незнакомыми людьми, которые застряли вместе в длинной очереди и знают, что через пятнадцать минут навсегда разойдутся в разные стороны.

— Мама говорила мне, — продолжала я, — что выбор стоял между двумя именами: Лора или Сандра. Отец отдавал предпочтение последнему, но мама была уверена, что тогда меня все будут звать Сэнди.

— А Сэнди сразу напоминает Калифорнию, да?

Тут уж я рассмеялась:

— Забавно, что вы это сказали. Когда мне было тринадцать, папа упомянул, что меня чуть не назвали по-другому, но «мама ненавидела имя Сандра». И когда я поинтересовалась у нее, чем же это имя ей так не угодило, мама сказала, что Сэнди — имя «для серфисток».

— Слова патриотки штата Мэн.

— О, мама прекрасно бы себя чувствовала и в Колонии Массачусетского залива.[13]

Ричард Коупленд взглянул на меня с удивлением. Мне даже показалось, что он вздрогнул.

— Я что-то не то сказала? — спросила я.

— Да нет. Просто не каждый день можно услышать, как кто-то упоминает о массачусетской колонии.

— Многие из нас в школьные годы читали «Алую букву».

— И мало кто вспоминает теперь этот роман.

— Ну, не скажу, что он есть в моем «Киндле»… впрочем, электронной читалки у меня тоже нет.

— Предпочитаете бумажные книги?

— Предпочитаю книги как таковые, чтобы можно было в руки взять. А вы?

— Боюсь, я поддался всеобщему ажиотажу. Читаю с «Киндла».

— Это не смертный грех.

— Там у меня сейчас загружено двадцать книг.

— И что вы в данный момент читаете?

— Не поверите, если скажу.

— А вы попробуйте. Так что за книга?

Он покраснел. Уткнулся взглядом в свои начищенные до блеска черные туфли из дубленой кожи.

— «Алую букву» Натаниэля Готорна.

Я пыталась сохранить невозмутимый вид. Не получилось: я побледнела. Проронила:

— Случайное совпадение.

— Я не лгу.

— Не сомневаюсь.

— Могу показать вам свой «Киндл», если не верите…

— Нет-нет, не надо.

— Теперь, я уверен, вы думаете, что я с приветом.

— Или что у вас своеобразный вкус. «Алая буква», Тестер Прин,[14] все такое.

— Тем не менее это был и есть великий роман.

— И довольно прозорливый, если принять во внимание ту волну религиозности, что накрыла нашу страну.

— Прозорливый, — повторил Коупленд, артикулируя каждый звук, будто впервые произносил это слово. — Красивое слово.

— Да, красивое.

— Я во многом не согласен с тем, за что ратуют правые христиане, но вам не кажется, что в некоторых вопросах они правы?

Этого только не хватало. Убежденный республиканец.

— В каких, например? — спросила я.

— Хотя бы в том, что необходимо сохранять семейные ценности.

— Многие семейные люди верят в семейные ценности.

— Пожалуй, тут я с вами в полной мере не могу согласиться. Возьмем хотя бы статистику разводов…

— Лучше вспомним то время, когда добиться развода было трудно, когда супруги были пленниками ненавистного им брака, когда никто не имел абсолютно никаких перспектив, когда женщина должна была отказываться от карьеры, стоило ей забеременеть, когда она превращалась в изгоя общества, если осмеливалась отвернуться от мужа и детей.

Я осознала, что повысила голос на пару децибелов. И также заметила, что Ричард Коупленд несколько опешил, пораженный страстностью моего тона.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал он.

— Обычно я не столь агрессивна.

— Вы не агрессивны. Пылкая речь — это да. Хоть я и во многом с вами не согласен.

Последнюю фразу он произнес, уткнувшись подбородком в свой галстук, словно пытался избежать горячего спора, который сам же и развязал. Мне это не понравилось. Его поведение я восприняла как этакое застенчивое высокомерие. Хочешь возразить — возражай, но только не уткнувшись носом в свою рубашку, черт возьми.

— Меня это не удивляет, — ответила я.

— Нет, я имел в виду…